– Да нет. Откуда! – виновато улыбнулся я. – Какое отношение наш стекольный завод имеет к космосу?
– Ну-да. Понятно, – согласно кивнул головой Валерка. – Откуда вам во Владимире про академика Кузнецова знать… Виктор Иванович Кузнецов, запоминай, Витёк, входил в шестёрку Главных конструкторов, в ближайшее окружение Королёва; входил в круг людей, то есть, кто и поднял на своих могучих плечах махину под названием «советский космос». Каждый из этой могучей шестёрки отвечал за конкретный участок работы, создал под этот участок институт соответствующего профиля, а то и вовсе целое научно-производственное объединение – НПО так называемые. И эти их конторы научно-исследовательские в Москве до сих пор высоко котируются, считаются элитными и престижными, до сих пор… А про советские достопочтенные времена и говорить не приходится. При коммунистах там были самые высокие заработки из всех столичных НИИ и самая лучшая социальная поддержка сотрудников – ясли и детсады, пионерские лагеря и санатории, собственные поликлиники и медсанчасти даже. Где ещё такое можно было найти, скажи? Прямо-таки крохотные государства в государстве… Поэтому-то и попасть туда было очень и очень сложно во все времена: только по великому блату народ туда попадал, по протекции.
– Вот и я туда по протекции чудом попал, через соседа Петрушина, который, по просьбе отца, на своё руководство вышел и за меня словечко замолвил: что так, мол, и так, есть у него на примете, мол, паренёк знакомый, будущий молодой специалист, которого пристроить нужно, хорошему человеку помочь. Ну и всё остальное, и прочая бодяга словесная, разговорная мутотень. Дело это известное: кумовством называется, блатом, без которого – никуда, без которого всё вокруг встанет. Ибо вся жизнь человеческая, Витёк, на отношениях строится, и крепко держится потом на них. Правильно я говорю? Согласен?
Я утвердительно кивнул головой, и напарник продолжил далее:
– В общем, зам-директор НИИ по кадрам всё понял правильно и пошёл навстречу заслуженному сотруднику – написал письмо в МИРЭА с просьбой направить к ним на работу такого-то и такого-то выпускника, меня то есть. Да ещё не куда-нибудь, а в самый престижный отдел, теоретический, где по сути весь цвет нашего института работал, так называемые “головастики”.
–…А про гироскопы ты что-нибудь слышал? – вдруг обратился ко мне Валерка, мутные глаза на меня скосив. – Что это за хрень такая?
– Да нет, конечно же, – опять виновато ответил я, чувствуя свою патологическую ущербность и необразованность, стыдясь её.
– Да ладно тебе, Вить, не переживай, не дёргайся и не смущайся как девочка перед первым сексом. Сейчас расскажу и это. Я сегодня выпивши. И здорово. А когда я пьяный, я ужасно болтливым становлюсь – как баба. Мне родители из-за этого всегда советуют много не пить в компаниях, чтобы не наговорить лишнего, гадостей кому-нибудь по дурости не наболтать, от которых потом не отмоешься… Но это так – к слову, в качестве моего к тебе предупреждения. На всякий пожарный, как говорится, чтобы не обижался потом… А гироскопы, или трёхосные гиростабилизаторы, или – «платформы», как мы, инженера, их между собой называем, – это главная часть любого летательного аппарата – ракеты ли, космического корабля, межпланетной станции – неподвижная её часть, что существенно, инерциальная, относительно которой космический аппарат стабилизируется и совершает в полёте пространственные манёвры. Это – если в двух-трёх словах… А для того, чтобы ты лучше всё это понял, Вить, приведу классический пример, какой обычно студентам технических вузов рассказывают профессора на первых курсах, который и мне когда-то мои педагоги рассказывали на лекциях по
