Валерка хмыкнул на эти мои слова, недовольно поморщился и скривился: видно было, что они ему совсем не понравились, покоробили даже, а может и оскорбили.
–…Я богачом никогда не был, “хомячком” изнеженным и избалованным; родился и вырос в простой московской семье, где вечно копейки считали, “пахали” от зори до зори, скандалы из-за лишней потраты устраивали, – подумав, произнёс он, на меня не глядя. – И дураком меня тоже никто никогда не считал. Так что твои замечания, Витёк, не по адресу.
После этого он демонстративно отошёл от меня, остановился с другой стороны шлагбаума в ожиданье машины, сигарету начал нервно курить, давая этим понять, что разговаривать со мной больше не собирается, что обиделся. И больше мы с ним в ту смену о личном уже не беседовали. Только о служебном, и очень коротко: “открой”, “запиши”, “проверь и впусти”. Да ещё утром сухо сказали друг другу “пока” – и разошлись, чтобы через два дня вечером у ворот опять встретиться…
2
Оба выходные беседа с новым напарником не шла у меня из головы. Как, кстати сказать, и он сам, 34-летний интеллигентный москвич приятной наружности, бывший инженер-электронщик. Мне было так странно и, одновременно, дико узнать, что он, не глупый по виду парень, вдруг взял и бросил по какой-то непонятной причине престижную и высокооплачиваемую работу в крутом столичном НИИ. Добровольно покинул место службы, то есть, о которой многие люди, поди, да даже и москвичи, и помыслить не смеют, куда всеми правдами и неправдами попасть стремятся – но всё тщетно… А теперь вот и вовсе из страны навсегда умотать собирается, прихватив семью. Это после шикарной Москвы-то! Зачем? почему? на кой ляд? – дивился я в растерянности. Что была за напасть такая чрезвычайная и непреодолимая, толкавшая его в столь опасное, как ни крути, и крайне рискованное предприятие?…
Не удивительно, что, придя через два дня на работу и встретив Валерку у будки охранников, уже переодетого в робу и готового служебные обязанности исполнять, я поздоровался как ни в чём не бывало, крепко пожал ему руку, сделав тем самым вид, что не помню его позавчерашней обиды, что даже и не понял её, не заметил, мимо себя пропустил. После чего быстро переоделся в подсобке и вышел на улицу ему помогать, уже проверявшему кузов въезжавшей на Горбушку «Газели».
С шести до одиннадцати вечера у нас традиционно было самое горячее время в смысле въездов и выездов, самое напряжённое: машины с грузами следовали одна за другой – успевай только шлагбаум поднимать и проверять документы. Присесть – и то было некогда, или по нужде отойти освежиться. Не говоря уж про всё остальное. Но после одиннадцати грузовой поток заметно снижался, и можно было расслабиться и перевести дух, покурить спокойно на свежем воздухе, по душам потрепаться. Что мы с Валеркой и сделали с удовольствием, устав от вечерней нервозности и суеты.
И как только мы с ним присели на брёвнышке возле ворот и сигареты спичками запалили, я опять к напарнику с разговором пристал, что с прошлой смены не давал мне покоя.
– Валер, – как можно проще и ласковее обратился я тогда к нему, дымком пахучим затягиваясь. – Признаюсь: у меня из головы твой рассказ не выходит. Всё силюсь и никак не могу понять: почему ты, образованный коренной москвич, вдруг взял и два года назад из института в бега подался?… А теперь вот и вовсе из страны уезжать намылился, да ещё и с семьёй, женою и дочкой, что смахивает на эмиграцию, на побег. От кого, Валер?! Разъясни!!!… Помнится, после революции в Октябре Семнадцатого князья, графья и многие помещики-дворяне наши тоже сломя голову помчались в Европу, Китай, Америку ту же, спасаясь от расправы комиссаров-жидов из
