Про музыкальные инструменты это мне интернет подсказал.
А вы думали, я буду там, в деревне, играть на арфе? или на балалайке? и тем зарабатывать на веревку и мыло? Идея стоять с дудочкой в подземном переходе у вокзала мне еще не приходила в голову – значит, я неплохо живу и на пенсию.
Ахаха, я представила, как играю егерю на мандолине под его окном. У него как раз там скамеечка есть, можно сразу и в бубен подстукивать босоножкой. Или представила, как отпугиваю косматого геолога воем трубы, а то и хрипом саксофона, только он сунется к моему окну. Да если бы я умела играть на саксофоне или арфе, то неужели я была бы нищей старухой Кефировой? И валялась бы я не в тверском мху, а на золотом песочке у моря, в Испании или хотя бы в Болгарии. Ну или в Анапе. А забавно помечтать, как я играю на скрипке… я люблю нежные мелодии… только запах курятника немного смущает. Но для искусства нет преград, оно и в дворцы, и в курятники проникает!
Ох как бурлит творческое воображение, стихи вот пишу. Пока только короткие, японские, тоскливые, как их беспомощный перед цунами остров. Нет, я-то в тоску не впадаю, рано еще. А потом будет поздно, вот так я и проскочу. Это правило мне всегда в жизни помогает. Вот стихи.
***
Плачет япона мать.
Старухи высокой в болоте
Рюкзак на осине висит…
***
Холодно стало медведю.
Ласки охота ему.
Вот бы пальнуть ему в задницу.
Про геолога тоже написала, но здесь печатать нельзя. Можно в последнем хоккуйном стихе заменить медведя на геолога, смысл такой же.
Боюсь, некогда будет на болото ходить – выдеру перо из петуха и буду в курятнике строчить поэму о бесстрашной Любане. Кровью! Куриной, конечно – своей-то у меня уже мало осталось, лет на двадцать только.
…Там, в моей глухомани, будет еще не сильно широкая река Цна с торфяным дном и бурой водой. И в ней водится сом и щука, окунь и всякая серебристая мелочь. Я нацелилась на окуня. И заснула.
Сушатся мелкие окуньки
На ветках ивы… Какая прохлада!
Рыбачьи хижины на берегу.
Японский поэт БАСЁ (1644—1694). Перевод Веры Марковой
Если вы, дорогие мои, уже видите меня с горячей сковородкой, на которой шкворчит зажаренный с золотистой корочкой в подсолнечном маслице, в колечках репчатого, сладкого, упревшего лука жирный окунь, то вы очень торопитесь. До этого окуня еще далеко. Утешу вас тем, что он был, хотя и не очень жирный – все же не карась. И огорчу тем, что он уже давно съеден. А кем съеден, потом расскажу. Я задумала все рассказывать по порядку.
Обратите внимание, что теперь в начале главы не указан день. Как дошли до 10, так счет прекратился. Между прочим, и там-то, в путеводителе, я считала ведь не ваши дни, а свои, писательские. Мне так легче было рассказывать. Я же шла по плану. А то можно подумать, что вы все десять дней бродили по прекрасному городу с какой-то старухой Кефировой под ручку. Конечно, если вам за восемьдесят, я еще могу покатать вас по Твери и в кресле на колесах. Не дай вам Бог, и меня Боже упаси. А если вам шестьдесят, вы еще покрутите головой по сторонам, в поисках сопровождающей. А если вам сорок или того меньше, вы вообще приедете в Тверь с подружкой и обойдетесь без старух-экскурсоводов.
В общем, теперь ежедневных отчетов я делать не смогу. В деревне интернет только с модема. А если я провод подвешу в курятнике, чтоб модем брал, и начну в темноте щелкать пальцами по клавишам, егерь сдаст меня, как радистку Кэт. Прямо в полицию. Ведь неизвестно, кому я там щелкаю. С кем я связана. Вот я и не стала заморачиваться насчет ноутбука. Да я и знала, что сил описывать свои похождения я наберусь только в Твери. Приняв горячую ванну… выпив чашечку кофе… И теперь все семь дней слились у меня в одно большое недельное приключение, то есть ночь смешалась с днем, а утро с вечером. Буду припоминать, да и все.
