Ну искупалась она там в своей заводи как-то пару раз в самую жару, ну отравился в городе кое-кто именно красными яблоками, и случалось когда-то еще кое-что – ну и что? И обо всем этом надо было непременно бежать и расспрашивать нас с Миной: а знаем ли мы дополнительные подробности, не будем ли добры уточнить некоторые детали?
– Она ведь только в полнолуние в этой своей заводи обычно купается, – сказала Лили Найт, – а сейчас разве полнолуние?
И эта туда же.
– Она купается там на все четыре фазы луны, – со знанием дела заявила Люси Надсен, – и на полнолуние, и на четвертинки.
У моей несчастной сестры Мины совсем аппетит пропал, мне даже ее жалко стало, нельзя же так реагировать на любую светскую болтовню.
– Какие еще такие четвертинки? – вытаращилась Мина.
– Хватит чепуху молоть, – сказала наконец умная Колли Биррит. – Всякое колдовство носит научное обоснование, еще никто ни разу не застал Гельхиадиху на месте преступления, все только сказки друг другу про нее рассказывают.
И мы все ненадолго замолчали, эстетично поднося к губам чашки с горячим чаем и старательно обдумывая, кого бы еще сегодня как-нибудь поддеть.
Даниэль сидела в отдельном кресле, подносила к губам чашку с горячим чаем и делала вид, что рассматривает журнал по ведению домашнего хозяйства. Есть такие тонкие натуры, которые ничего не едят ни на людях, ни наедине с собой. Они – эфир, мираж, неопределенность.
И их никогда не интересуют ни сплетни, ни мнение других людей. Ни уж тем более – журналы по ведению домашнего хозяйства.
Я попыталась немного подумать о том, зачем же тогда это все здесь и сейчас. Эта комната, столы, горячий чай, жующие рты, такая толстая Люси Надсен со своими булочками, такая тонкая и наблюдательная я, и эфемерная Даниэль, делающая вид, что она такая же, как все. Как тут вдруг кто-то сделал погромче звук телевизора.
И мы опять увидели его.
Его снимали в аэропорту, едва ли не у трапа самолета. Ветер трепал его непослушные волосы, солнце светило ему прямо в глаза. Он, как обычно, куда-то улетал или откуда-то прилетел.
– Это наш известный не только у нас писатель, – сообщило местное телевидение.
Марк Роснан всегда выглядел эффектно. Темные волосы, синие глаза. Он носил светлые костюмы и рубашки. Запонки, галстуки, все как надо, он был идеален всегда.
Марк Роснан улыбнулся, и все встало на свои места. Журналисты окружили его тесным полукольцом.
– Марк Роснан, – спросили журналисты, – вы сейчас пишете что-нибудь?
– Я всегда что-нибудь пишу, – сказал Марк Роснан.
– А просто так жить не можете? – ехидно спросили журналисты.
– Нет, – покачал головой Марк Роснан, – просто так не могу.
– Это будет роман?
– Да, роман.
– А прочему у вас такие небольшие романы?
– Потому что я не имею права утомлять читателей.
– Своей неукротимой фантазией?
– Да, неукротимой фантазией.
– А почему вы так долго пишете свои короткие романы?
– Потому что это очень нелегко, – улыбнулся Марк Роснан.
– Ваши произведения – граненые алмазы. Как вам удается достигать такого совершенства прозы?
– О совершенстве моей прозы будет судить время, а я просто отвечаю за каждое свое слово.
– Каждое ваше слово должно быть отточено, как алмаз?
– Что-то в этом роде, – улыбнулся Марк Роснан.
– Ах! – сказали все мы, нежные и впечатлительные телезрительницы, потрясенные очередной встречей со своим кумиром.
И кумира пригласили на посадку.
Нам еще показали, как он поднимается по трапу, а затем он скрылся в самолете. Но мы все точно знали, что он обязательно вернется, он непременно прилетит.
