Очень осторожно, на попутках я стал добираться к точке пересечения границы. Меня очень смущало отсутствие у меня каких-либо документов, кроме водительских прав, которые всегда были у меня с собой. В неприметной поселковой парикмахерской в Беловодске я обрил голову наголо, сняв мою буйную, кудрявую и вороную прическу. Взамен начал отращивать бороду с усами, менял свой внешний облик как мог. Купив кремовую, в цвет с моими шортами, летнюю шляпу с вислыми полями, и остался доволен результатом. Вместе с солнцезащитными очками я выглядел как беззаботный курортник в краю суровых трудяг. Эта маскировка была достаточно действенной, хоть и выделяла меня из толпы.
В Меловом всё оказалось не так просто, как я и опасался. С началом войны на границе всё стало жёстче, увеличилось количество заборов и колючей проволоки, перекрывшей прежние укромные тропинки, по которым когда-то носили контрабанду мешками. Да и пограничники смотрели гораздо суровее на все эти дела.
Но и здесь я сумел найти концы, через десятые руки нашлись знакомые, которые свели меня с контрабандистами. Разговаривать пришлось с квадратным свирепым мужиком, невысокого роста. Звали его Штых, то ли фамилия, то ли погоняло, это осталось тайной, я благоразумно избегал задавать лишние вопросы.
У меня имелась, хоть и херовенькая, но рекомендация от общих знакомых, а то бы со мной и разговаривать бы не стали. А так меня дотошно допросили и после минутных раздумий сообщили что за сто долларов возьмут меня в рейс на ту сторону вместо грузчика. Я был и этому рад.
Как начало темнеть, мы на мини грузовичке, вроде газели, гружёные запретным товаром, выехали в поля и по известным только молчаливому Штыху пути колесили по просёлочным дорогам, соблюдая маскировку. Оба были одеты в потрёпанный армейский камуфляж, водитель был вооружён помповым ружьём.
О том, что мы упёрлись в границу, говорила еле видимая в сумерках траншея, пересекавшая нашу, почти совсем заросшую травой, дорогу через заросли колючих кустарников. Неполная луна слабо освещала безмолвную степь, сияли звёзды. Теперь я понял зачем в нашем кузове лежали толстые доски. Штых дал мне команду взять лопату и расчистить в отвале земли, тянувшемся вдоль траншеи, участок для проезда машины. Я пошёл осваивать профессию землекопа, а Штых остался сидеть в кабине, нервно барабаня пальцами по рулю. Мотор он не глушил.
Возможно поэтому мы и не услышали звук надвигающейся беды, когда я перекидал два куба земли назад в траншею и устроил из досок импровизированный мост, нас осветил свет фар приближающейся машины и раздались громкие командные крики. Водитель газанул и грузовичок полетел вперёд под треск автоматных очередей. Я, с лопатой в руках, пригнулся под свист пуль украинских погранцов и приготовился заскочить в кабину или в кузов, но газель въехала прямо в канаву, мимо досок. Транспорт клюнул носом, задрались задние вращающиеся колеса, а из кабины вылетел наружу в ветровое стекло, по пояс, мёртвый Штых и повис, безвольно свесив руки, заливая капот своей кровью.
Проклиная своё горькое счастье я отбросил лопату в одну сторону, а сам перекатами ушёл из-под обстрела в другую, сказалась армейская выучка и скатился в местный буерак, по которому и ушёл в сторону России, осторожно продираясь в темноте сквозь чащу, я очень боялся оставить на суку свой глаз. Собак, у погранцов накрывших нас, на счастье не было. Что-то не срослось у Штыха в его последней операции, а ведь уверял меня что у него всё схвачено.
