– Да, он был моим отцом, – сказала Андреа, сознательно сформулировав свой ответ так, чтобы в нем прозвучал особый смысл, несомненно, ускользнувший от ее соседа. Ее никак нельзя было назвать девочкой Рейнольдса; в крайнем случае, она была девочкой Лоры.
Ребенком изгоя.
Андреа ощутила прилив враждебности к сидящему рядом мужчине, подобный молекулярному зову древней кровной вражды, который, как это ни странно, тотчас же схлынул. До молодой женщины вдруг дошло, что на самом деле ее беспокоит не ощущение отчужденности; наоборот, она начинала чувствовать себя здесь на своем месте. Так кто же она сейчас: посторонний или свой?
И что, если принимать решение придется ей?
«Спустить псов, – язвительно подумал Тодд Белнэп. – Спустить псов ада».
Крышки всех канализационных люков в Риме были украшены инициалами «SPQR». Senatus Populusque Romanus: сенат и римский народ. В свое время великий политический ход; сейчас же, подумал Белнэп, подобно многим великим политическим ходам, превратившийся в пустые слова. Приподняв небольшим гвоздодером крышку, оперативник спустился вниз по скобяному трапу и оказался на шатком деревянном настиле в зловонном сыром подвале футов двадцать высотой и пять футов шириной. Поставив фонарик на среднее значение, он обвел лучом вокруг, осматриваясь. Стены бетонной пещеры отразились отблеском шевелящихся водяных клопов. По бокам провисшими гобеленами тянулись кабели – черные, оранжевые, красные, желтые, синие в основном, толщиной с тонкую сигару. Многожильные телефонные кабели, чей возраст превышал уже пятьдесят лет, соседствовали с коаксиальными проводами, проложенными в семидесятые и восьмидесятые годы, и современными оптоволоконными кабелями, которые протянули муниципальные компании «Энел» и АСЕА. «Пестрые цвета оплетки наверняка имеют смысл для большинства тех, кто ездит на автофургоне с эмблемой „Энел“ и носит комбинезон с логотипом „Энел“, – подумал Белнэп. – Что ж, он будет исключением».
Капли влаги, собираясь под потолком, набирали силу и с неравномерными промежутками срывались вниз. Белнэп сверился с маленьким компасом с фосфоресцирующими делениями: вилла была в одной восьмой мили впереди, и бóльшую часть пути он преодолел без труда, поскольку подземный коллектор шел параллельно улице.
«Хорошему человеку все по плечу, – подумал он. – Или плохому».
Угрозы и обвинения Уилла Гаррисона прошли через организм Белнэпа, словно тарелка несвежих устриц. Неужели он в прошлом действительно заходил слишком далеко? Вне всякого сомнения. Белнэп был не из тех, кто дожидается зеленого сигнала светофора, чтобы перейти улицу. Он не любил бумагомарание. Как сказал пророк, дуга Вселенной длинна, но в конечном счете она сгибается к справедливости. И Белнэпу хотелось верить, что это правда. Однако, если это происходило слишком медленно, он с радостью был готов помочь ей гнуться.
Он не любил заниматься самоанализом, но у него не было иллюзий в отношении себя. Да, бывало, он выходил из себя, действовал сгоряча, даже бывал излишне жесток. Иногда – крайне редко – ярость затмевала в нем осознанную волю, и в такие моменты он понимал, каково это – быть одержимым. Превыше всего он ценил преданность: это была движущая сила его жизни. Придумать ничего омерзительнее предательства Белнэп не смог бы – но только об этом он даже не размышлял. Это убеждение жило в нем на клеточном уровне, являлось неотъемлемой частью его естества.
