такой вот истопник не факт что истопник но Петр
не факт что Петр но истопник и Петр
прохладный дребезги затылок уголь
июля юдоль
а вот не лето вот зима случайность дача
вне Рождества крестообразного случайность дача
вне торжества торжеств вне Рождества что важно
вне светлый путь вне Николай что важно
вне дедушка Мороз вне дрожь чудес что важно
вне календарь ну наконец-то слава Богу
вне календарь часы хотя слегка тревожно
вне элеваторы судьба зима быки пологие
вне заусенцы-стрелочки вне озаренье слава Богу
четверг хотя бы пятница четверг тревожно
неважно пусть среда протяжно и далёко
четверг дощатый дом чернеет свет далёко
гудит и греется и тщание и дым далёко
четверг гудит заболеваю дым простор
заболеваю дым простор и Петр
чернеет свет далёко Петр оцепененье
прощайте скорлупа часы и знаки
не знаю сам откуда Петр явился
явился и явился хоть сосед хоть уголовник
во взгляде старость пустота и ельник
какой там флейта пустота и ельник
кольцо явился сам немного водки
наколка голуби целуются и церковь
заболеваю топит печь в кармане водка
нет волка в ельнике нет волка в ельнике нет волка
однажды Петр является явился
сосед нечесаный кольцо хорошая улыбка
хорошая как будто голуби слетелись
им церковь пряник и защита и улыбка
Петр топит печь не проронит ни слова
чернеет и молчит оцепененье
потрескивает разом всех увидеть
увидеть разом всех отца и маму
отца и маму и себя увидеть
кто за столом кто совами на стульях
я предположим на полу
не Рождество неважно ни при чем
а важно что живые умершие тоже
что все живые умершие тоже
живые сами по себе или по воле бликов
по воле Петр как Петр закончит выпьем
сосредоточимся и выпьем напоследок
прощай болезнь и выпьем напоследок
Если это, конечно, стихи. Плохие стихи, или, наоборот, чрезвычайно хорошие стихи. А как понять? Что есть ориентир и камертон? Кто может оценить? Никто. Ибо всяк пристрастен. А пристрастен оттого, что сам пишет стихи.
Берусь утверждать, что любой, рожденный в России – поэт. Любой и каждый. Даже если он того не знает, и стихов своих не то что не декламирует, даже не слышит. Таких немало. С виду – немтырь, но стоит заговорить – чистая лирика льется. Даже если мат на мате.
Мат – вольная кавалерия словесности, рябь, чешуя, волынка и барабанная дробь, плеск голубей и выстрел в затылок.
Ну, и вот.
А где вы видели, чтобы поэт умел похвалить поэта в сердце своем? Поэт – поэта, музыкант – музыканта?
Психиатры – те могут, но так они сумасшедшие. Все без исключения. В нашем представлении. Равно как мы все – сумасшедшие в представлении психиатров.
Практически все.
Это – любя, с любовью, не подумайте. Кого же любить, если не сумасшедших?
Еще свиней, собак и лошадей.
Словом, этакий незамысловатый лабиринт получается. Колесо доверия. С белкой и свистком. Шучу. Лабиринт незамысловатый, а попробуй-ка найти выход. Непростое дело, совсем непростое.
Выход из того лабиринта видят, пожалуй, агностики. Вроде бы догадываются, да что там, знают, но… обмолвиться не имеют права. Иначе, какие же это агностики? Потому хранят молчание.
Молчание – золото.
Один из базовых постулатов агностицизма.
Все мы в той или иной степени агностики. Храним.
С некоторых пор нахожу, что мой агностицизм крепчает. Число позабытых знакомцев растет. Имена забываю, напутствия, некоторые значимые события.
Всё чаще приступы стихосложения.
Не поймите превратно, сочувствие, сострадание нам, агностикам знакомо. Равно, как и психиатрам, и поэтам, и музыкантам. В той же мере, если не больше.
