– Вьюга, слушай.
– Как-то скоро запеленали всех. Обратил внимание? И стариков и старух, всех запеленали. Кого во вьюгу, кого в саваны. А вот зачем в саваны пеленают?
– Вьюга, – вздыхает. – Однажды умрем. Однако не грустно.
– Думаешь, умрем все же?
– Не исключено.
– Разлюбили враз стариков-то. Раньше немножко, но как-то любили, а теперь – нет. Устали от любви, что ли? Не замечал?
– Зима холодная, мна. Южный человек сильно страдает. Страдаю, но терплю. И ты терпи, брат.
– Жаль их, стариков. Это еще хорошо, что я их не узнал, подумал, никакие это не старики, сугробы, да снеговики, а старики по печкам греются, песни с котами мурлычут. И те старухи – не старухи, и тот, в саване – не старик, и сын его не старик. Так, катается, а кто таков, неведомо. Скорее нет никого – вьюга да собаки в сугробах. День белый, боле ничего. В добрый путь… Ты-то сам никого не видел?
– Когда вьюга – лучше. Много лучше. Когда вьюга – люблю. Когда дома сижу. А что вьюга? Вьюга, вьюга, вьюга, ну, вьюга, вьюга, да, вьюга, что, вьюга? вьюга, вьюга, – не говорит, поет Тамерлан. Голос – ручей горный.
– А вот, Тамерлан, еще одна тревога, спешу поделиться с тобой.
– Говори, брат, без утайки.
– Подскажи, что делать, старухи Алешеньку спрашивали.
– Похмелье, брат.
– Грустно старухам без него, видишь как? По чуду тоскуют. Очень Алешеньку спрашивали. Погулять не выйдет? спрашивали. Это еще хорошо, что я не расслышал, а то бы в отчаяние впал…
– Не боись, брат. Ничего не бойся, никого не бойся. Тамерлан здесь, веришь? – голос у Тамерлана не голос – ручей горный.
– Да как бы порчу не навели.
– Порча – плохо, мна. А сам-то что? Алешенька-то что?
– Виду не подает. Исчез или спрятался.
– Умный.
– Умен и прожорлив Алешенька, дружочек мой.
– Хорошо, что исчез. Молодец. Я тоже исчез.
– Вернется?
– Так он и не уходил.
– Интриган Алешенька, боюсь, интриганом становится.
– А как иначе, брат? Оглянись, как? Время какое? Шайтан-время, мна. Ничего, ничего. Потерпи немного. Я терплю, и ты терпи, брат… Ну, давай, садись, давай, пей, кушай, давай… Э-э, что кушаем, мна!.. Ничего, потерпи. Солнце встанет – Тамерлан мясом накормит. Хорошим мясом накормит. Сыт будешь. Все сытыми будут. Скоро, скоро… Пока не могу, прости, брат, прячусь, вынырну – шакалы на запах сбегутся, мна… Ничего, ничего… Видишь, затаился?…
– Я тоже затаился.
– Молодец. Послушал Тамерлана? Молодец. Тамерлана слушай. Давай, выпьем.
Выпивают.
Немного помолчав, Сергей Романович продолжает, – Я им нынче дверь не открыл.
– Правильно сделал, мна.
– Я им больше никогда не открою.
– Кому?
– Кому? Да, вопрос… Сразу всех и не упомнишь… кого-то узнаю, кого-то нет… Каждый четверг являются. Стихи просят читать. В душу лезут… Много их, очень много. Я их не знаю, никого не узнаю… Я, видишь ли, агностик. Никого не узнаю. Кроме тебя… Я и себя не очень знаю. Совсем не знаю… Однако как только четверг – являются…
– Давай выпьем.
Выпивают.
Сергей Романович морщится, потирает виски, – Вот зачем они ходят?
– Так за стихами, сам сказал.
– Я, Тамерлан, стихов не пишу.
– А кто пишет?
– Не знаю. Никто. Стихи сами по себе… Но я их слышу… Может, Бродский успокоиться не может?
– Кто это?
– Один человек. Жертва.
– Сейчас слышишь?
– Что?
– Стихов.
– Сейчас не слышу.
– Поправил здоровье, вот и не слышишь. Послушай Тамерлана, брат. И постарайся поверить, мна… Будешь слушать?
– Буду.
– Нет никого, мна.
– Нет?
– Нет…
