– Николаич, не сторожись, к тебе я с миром.
– Сергеич? – удивлению Монзырева не было предела. – Ты как здесь?
– Вот и свиделись Анатолий Николаевич. Отошли Александра за остальными. Пусть подходят к веси, только внутрь не заходят, тяжело здесь быть с непривычки. Пусть не боятся – живых здесь нет, а мертвые… – Сергеевич тяжело вздохнул. – Разговор у нас с тобой будет. Думал долгий, а долгий не получится.
– Да уж я понял. Сашок, веди сюда всех. Да пожевать бы им чего.
– Придумаем что-нибудь.
Сашка неторопливо удалился.
– Идем, Анатолий Николаевич, не здесь же говорить.
Сергеич вывел Монзырева через другой выход из деревни. Ворота были выбиты и лежали створами дверей на пыльной полевой дороге. За частоколом росла дубрава, деревья в ней радовали глаз, все как на подбор широкие в обхвате, старик по тропинке повел Толика в глубь ее. Шли ходко. Молча, ни тот ни другой не нарушали этого молчания. Тропинка наконец-то уперлась в открытые ворота огражденного двора, только изгородь в нем составляла все тот же частокол. У ворот лежали четыре мужских трупа в холщовой одежде и лаптях. Сергеич обошел их и вошел в ворота, Монзырев за ним. К виду трупов он привык еще на войне, поэтому никаких эмоций в душе не выразилось. Во дворе с обеих сторон натоптанной площади, прямо из земли возвышались рубленые истуканы, судя по виду простоявшие здесь не одну сотню лет. Справа от ворот находилась небольшая изба, вот в нее-то Сергеич и завел Монзырева.
Обстановка внутри состояла из печи, выложенной из обожженной глины, топившейся хозяином по-черному. Возле окна, где вместо стекла была вставлена слюда, стояла небольшая деревянная кровать, накрытая шкурами животных, и приставленные к столу скамьи. На столе был глиняный светильник, в котором, источая характерный запах, горел жир.
– Садись, Николаевич, гостем будешь.
– Спасибо.
Уселись друг напротив друга.
– Ну, рассказывай, Сергеич, что за хрень такая, куда нас черти занесли?
– Насчет чертей не знаю, а находитесь вы, говоря современным тебе языком, в Киевской Руси. Десятый век вашей эры. И в гостях ты не у сторожа Сергеича, а у волхва и зовут этого волхва – Вестимир. Поговорим?
– Давай, – на лице Монзырева от полученной информации не дрогнул ни один мускул, хотя в душе холодным ветерком потянуло, но после увиденного в деревне он не ставил под сомнение слова этого человека.
– Думал, беседа у нас длинная получится, но время уходит, поэтому потороплюсь. Слушай. Попал я в ученики к волхву еще отроком. Сильным волхвом был старый. Мы дети Даждьбога. Многому он меня научил. Многому, но не всему. Родовичи, за кромку ушли которые, в Ирий, подали мне знак. Веси нашей опасность грозит, а помощь никто не окажет, как ни проси. Оповестил я родового боярина, мол, что придут в начале лета в набег печенеги клятые, как саранча расползутся по весям кривичей, да не внял он словам моим, жирком заплыл, богатством, оттого и погиб. Ведь весь наша – это все равно что пограничная застава в твоем времени, обязана первым встретить врага и сообщить о нападении. Времени было мало. Совет родовичей ушедших, да и не только их, был таков, искать родную кровь в грядущем, они де помогут. Нашел я тебя, потомка нашего, а с тобой и воев твоих. Привел сюда, да опоздал малость. Время не рассчитал, по-разному оно идет там и здесь.
Монзырев хлопнул глазами, не полностью врубаясь в ситуацию.
