А когда проснулся, уже ярко светило солнце, в открытое окно залетал легкий ветерок, и на спинке дивана сидел Ричард, гипнотизируя его немигающим взглядом. «Привет! – Сказал он коту. – Хорошо все-таки жить на белом свете!»
Завтракал, как обычно, яичницей с колбасой. Но сначала накормил Ричарда любимым влажным кормом: индейка и курица в пикантном соусе. Меня бы кто с утра такими разносолами потчевал, ворчал он, выдавливая из пакетика корм. В качестве утешительного приза позволил себе несколько чашек крепкого кофе из свежесмолотых зерен, от которого по кухне распространился божественный аромат. И никакого сахара и молока!
С местожительством ему на редкость повезло. Под окнами квартиры, располагавшейся на третьем этаже старого дома, имелся небольшой садик с несколькими раскидистыми деревьями, возрастными кустами и неправильной формы газоном с клумбой посередине. Подобный дворовый садик считался настоящей роскошью для центра Петербурга. Пятиэтажный дом, в котором обитал Александр, составлял одну из сторон своеобразного параллелепипеда, образованного четырьмя зданиями, стена одного из которых выходила на Невский проспект. Движение там известно какое, поэтому большинство жильцов, окна квартир которых смотрели на проспект, давно их продали и разъехались кто куда. Теперь там располагались всевозможные офисы.
Чтобы попасть с Невского домой, необходимо было нырнуть под арку здания, грудью защищавшего их двор от шума, пересечь его и повернуть направо, в свою парадную. Стоило миновать арку, и ты попадал в другой мир, где было сравнительно тихо, шелестели кронами старые липы, зеленела на газоне чахоточная травка, цвели на клумбе бордовые и белые петуньи, и лишь отдаленный гул напоминал о существовании никогда не спящего Невского проспекта. Но к этому постоянному гулу быстро привыкаешь и вообще перестаешь замечать.
Наслаждаясь утренним кофе, он смотрел из окна на чахлый дворовый садик, воображая, будто находится где-нибудь на даче, и мысли его вольно порхали с одного предмета на другой, словно невидимые миру стрекозы. Он совершенно ушел в себя, а когда очнулся, вдруг с удивлением обнаружил, что не только любуется островком природы под своим окном, но и с удовольствием слушает пение цикад – откуда только они берутся посреди современного города?
Внезапно в памяти возникло яркое видение. Ему года три или четыре. Знойный летний полдень. Они с мамой загорают на лесной поляне, расстелив на траве цветное покрывало. Небо синее-синее. Облака белые-белые. Над травой дрожит призрачное марево – струи нагретого воздуха поднимаются от земли. Мама в широкополой белой шляпе сидит рядом. Он лежит на спине, смотрит на облака, величаво плывущие в небе, и ему кажется, что вместе с ними он уплывает в какую-то сказочную страну. Одуряюще пахнет разнотравьем. В воздухе стоит звон – это поют цикады. К ним присоединяются кузнечики со своими невидимыми молоточками, солидные шмели гудят в маленькие трубы, жужжат деловитые пчелы, с цветка на цветок перелетают яркие бабочки. Вся поляна звучит, как один большой оркестр, в котором солируют и задают тон цикады, играющие на своих крохотных цимбалах. Он ощущает себя единым целым со всем этим звонким звучащим миром и его переполняет безмерное, невероятное счастье. Оно настолько огромно и всеобъемлюще, что никогда ни до, ни после того удивительного дня, он не испытывал ничего подобного.
