– Шутишь иль всерьёз? – вздохнула Таня уныло. – А хотя?.. От Пелагеи всего можно ждать.
– Ну и решено… И давайте спать: утро вечера мудренее, – авторитетно подытожил Кало и, поворочавшись немного, заснул, повернувшись спиной к сестре, носом уткнувшись в спину Трофима, что расположился с краю ковра. Серж, обняв жену, укутал себя и её поплотнее и тоже заснул, а с Тани сон как рукой сняло. Лежала, моргая глазами, уставившись в звёздное небо. Убеждала себя, что надо заснуть, может, цыганка ещё раз приснится и доскажет всё, что не успела, но, увы, не получалось. Размышляла, раздумывала, что это было: глупый сон, на который можно не обращать внимания, или сон вещий? …Получается, цыганка успела что-то передать, во сне клюка осталась у Тани в руках. Но что это означает? Лишь одна здравая мысль за всю ночь в голове появилась: перво-наперво бабушке написать, посоветоваться.
После бессонной ночи чувствовала себя выбитой из седла. Точнее, сидела-то в седле, но чувствовала себя неважно. Без Николая и о полученной во сне палочке забыла бы. Он её подобрал и попросил Трофима приделать подобие темляка. Слуга, просверлив отверстие, вдёрнул кожаный ремешок, Таня продела руку в петлю, и всё – палка при ней, не потеряется.
Небо заволокло тучами, потеплело, снег мягко скатывается с веток и с глухим шорохом шлёпается в сугробы. Отряд повернул в другую сторону. Три дня двигались на запад-юго-запад, теперь направление – восток-юго-восток. С дороги, соединяющей сёла предгорий Балкан, свернули и часа три пробирались по лесу и узкому ущелью, обходя какое-то турецкое село, вышли на ту дорогу, по коей с юга, из самого Константинополя, идут караваны в Шумлу. Эта дорога чуток шире, но меры предосторожности пришлось усилить, а двигались из-за топографических работ по-прежнему медленно, нога за ногу, по-архиерейски важной поступью.
Дорога, войдя в короткое и узкое ущелье, полого спустилась. Странно даже: отчего туркам не пришло в голову расширить проход, подорвав иль каким-нибудь образом раздробив небольшие скалы? Незамёрзший ручей шумно прыгает по камням, мостика нет. За ним начинается затяжной – версты на две – подъём в пологую гору. Сегодня впереди с пандурами идут капитан Бегичев и взвод Звегливцева, они уже скрылись из глаз, по горе ползёт пехота, ведёт вьючных лошадей. А вокруг ручья – серые валуны, разбросанные беспорядочно. Меж валунами и на них – сосны и густые заросли вездесущего терновника, чьи голые ветки торчат, словно иголки из подушечки-игольницы. Сосны вцепились корнями в камни, удивляя своей живучестью, причудливо изогнулись, почти висят высоко над землёй и растут ведь, глаза радует их сочная зелёная хвоя. Проводники сказали, что ручей впадает в Камчик, до него около четырёх вёрст. Один взвод драгун отправился влево, другой – вправо. Лужницкий со своим эскадроном и половиной отряда пандур в арьергарде. Таня с взводом мужа медленно продвигаются вниз по течению ручья. В руках Сержа бумага и карандаш, у Руперта – тоже: чертят, советуются меж собой, на глаз пытаются определить крутизну склона, а Николай заглядывает в их планшеты и выспрашивает, что к чему.
Вдруг сонную тишину разорвали звуки выстрелов, повторяемые эхом многократно. Арьергард вступил с кем-то в бой. Пока вернулись к дороге, стрельба стихла. Штабс-капитан Алсуфьев, крутящийся у ручья на гнедом дончаке, прокричал:
