– А дома всё время была, может, отлучалась куда?
– Николы такого ни було!
– Что случилось, господин унтер-офицер? – вышел вперед кое-как одетый Штерн.
– Не твое дело! – рыкнул на него Хитров, но наткнувшись на строгий взгляд Галеева, сбавил тон. – Где Будищев?
– Здесь я, – выглянул из-за занавески Дмитрий.
– Одевайся, – хмуро велел ему унтер. – С нами пойдешь.
– Слушаю.
– Шматов, и ты тоже.
Винтовки им взять с собой не позволили, однако ремни отбирать не стали. Скоро они подошли к господскому дому, где их ожидал штабс-капитан Гаупт и другие офицеры роты.
– Здравия желаю вашему благородию, – выкрикнул Дмитрий и стал в полном соответствии с уставом «есть глазами начальство».
– Вольно, – махнул рукой Гаупт. – Погорелова видел вчера?
– Никак нет, ваше благородие! Вроде бы…
– Так «вроде бы» или не видел?
– Не видел!
– Врет он, ваше благородие, – вмешался Хитров. – Он с писарем крепко не ладил, так что более некому!
– Да что случилось то?
– Молчать! Говорить будешь, когда тебя спросят.
– Виноват! Так точно!
– Писаря Погорелова нашли сегодня утром в деревенском колодце, – пристально глядя Будищеву в глаза, сказал штабс-капитан. – Ты ничего не хочешь сказать по этому поводу?
– Никак нет!
– А отчего вы с ним подрались?
– Так это когда было, ваше благородие.
– Отвечай!
– Из-за бабы!
– Ну, допустим, а из-за какой?
– Так это…
– Отвечай!
– Из-за хозяйки нашей.
– Из-за нее могли, – хохотнул в сторону Венегер, – бабец пегвый согт!
– А ты что скажешь? – обратился к Шматову командир роты, с досадой посмотрев на своего субалтерна.
Федор все это время стоял ни жив ни мертв и только время от времени моргал своими голубыми глазами. Услышав вопрос, он вздрогнул и с каким-то отчаянием в голосе выкрикнул:
– Не могу знать, ваше благородие!
Собственно, этой фразой все его ответы и ограничились. Как ни пытали его Гаупт или другие офицеры, бедолага кричал, выпучивая глаза: «Не могу знать!»
Гаупту и раньше неоднократно приходилось видеть, как молодые солдаты теряют в присутствии офицеров всякую способность соображать и только повторяют, как заведенные, сокровенную фразу: «Не могу знать!» Но все же было в поведении Шматова нечто такое, что наводило на мысль о его неискренности. Однако тот же опыт недвусмысленно подсказывал, что просто допрашивая его, ничего не добиться. Солдат будет упираться до последнего, но ничего не скажет. И что еще хуже, лаской тоже ничего не добиться. Слишком уж велика пропасть между нижними чинами и офицерами. Но не вызывать же полицейского чиновника в самом деле? Эдак позору не оберешься, да и о карьере можно забыть. Разве только в отдельный корпус жандармов путь останется, но это офицеру генерального штаба совсем уж последнее дело!
– Вот что, – хмуро велел он Галееву, – обоих до выяснения под арест!
– Слушаю, ваше благородие! – вытянулся унтер в ответ.
– Да смотри, чтобы не вместе, – спохватился штабс-капитан, вдруг подумав, что лучше бы их было допрашивать по отдельности.
– Как прикажете, вашбродь!
Проводив глазами вышедших, Гаупт сел писать докладную записку о происшествии командиру полка. Быстро описав случившиеся, он хотел было кликнуть писаря, но вспомнил, что тот лежит сейчас в холодном сарае, временно превращенном в прозекторскую. И над его холодным телом колдует полковой врач Соколов.
– Проклятье! – вырвалось у штабс-капитана.
За дверью послышалось какое-то шуршание, и офицер раздраженно крикнул:
