– Здравствуйте, батюшка, – поприветствовал его офицер, в голове которого мелькнула удачная, как ему показалось, мысль.
– Спаси Господь, – благословил его иеромонах.
– Вы, верно, в связи с нашим происшествием?
– Истинно так, – важно кивнул тот, – надо бы отпеть новопреставленного раба Божьего.
– Отец Григорий, – решился Гаупт, – у меня к вам дело.
– Слушаю вас.
– Видите ли, есть основания полагать, что в несчастном случае могут быть замешаны два человека.
– Что это значит, вашего писаря убили?
– Я пока не знаю, но…
– И какого же рода у вас дело?
– Не могли бы вы поговорить с подозреваемыми. Так сказать, помочь им облегчить душу.
– Господин штабс-капитан, – пристально посмотрел на Гаупта священник, и от его пронзительного взгляда тому стало не по себе, – а вы меня, часом, ни с кем не перепутали?
– Отец Григорий, я прошу вас посодействовать в раскрытии возможного преступления!
– Нарушение тайны исповеди, сын мой, никакими резонами оправдать нельзя! – назидательно произнес священник.
– Но…
– Никаких но! Впрочем, если вероятный преступник действительно раскается, то я попытаюсь убедить его признаться. Это все, что я могу вам обещать.
– О большем я вас и просить не смею.
– Ну, хорошо, о ком речь-то?
– Один из них…
– Их что, несколько?
– Двое, батюшка. Так вот, один из них рядовой Будищев…
– Господи! – всплеснул руками отец Григорий. – Да вы точно не в себе, Владимир Васильевич! Нашли того, кто может раскаяться на исповеди, нечего сказать. А кто второй?
– Рядовой Шматов.
– Федор… этот, если ему Будищев голову не задурил, может и повиниться.
– Вот и я на это надеюсь. Кстати, основной подозреваемый – как раз Шматов.
– Даже так? Чудны дела твои, Господи!
После этого разговора священник прямиком направился к импровизированной гауптвахте, где долго беседовал с арестованными. Закончив, он отслужил службу по безвременно почившему писарю и обратился к своей пастве с проповедью, содержание которой Гаупт не слишком запомнил. Кажется, священник призывал солдат жить в соответствии с законами Божескими и человеческими и возлюбить ближних, как самого себя. И уж во всяком случае, не притеснять местное население. Все это время штабс-капитан пристально наблюдал за отцом Григорием, но тот оставался невозмутимым.
Никто после этого не обратился к нему с признанием, а поскольку никаких прямых улик не было, то решено было считать смерть Погорелова несчастным случаем, а Будищева и Шматова из-под стражи освободить. Без наказания они, впрочем, не остались. Именно им пришлось копать могилу усопшему в еще не оттаявшей толком земле.
Весна все больше вступала в свои права, когда наконец пришел высочайший манифест о начале войны с Османской империей, а вместе с ним приказ о выступлении. Надо сказать, что долгая стоянка в Бердичеве подействовала на солдат и офицеров несколько расхолаживающим образом. Начались разговоры, что войны, вероятнее всего, не будет, а войска после нахождения в летних лагерях вернутся в казармы. Однако двенадцатого апреля стало ясно, что война началась, а уже двадцать первого полк выступил в поход.
И вновь местные жители, любопытствуя, заполонили все крыши и возвышенности, чтобы поглазеть на такое зрелище. Однако на этот раз земля успела подсохнуть, и все обошлось без потерянных сапог. Под звуки полкового оркестра болховцы рота за ротой проходили маршем по знакомым улицам к железнодорожной станции. Составлявшие большинство населения этого городка евреи и поляки, конечно, обошлись без приветственных криков и патриотических манифестаций. Но вездесущие мальчишки радостно бежали вслед солдатам, а некоторые барышни все-таки махали платочками.
