Было, на что смотреть, чего слушать, но также чего остерегаться, потому что пьяных и дерзких шлялось множество, и драки также среди дороги он должен был обходить.
Таким образом, по берегу, тропинкой, медленно шёл Гжесь, думая, где провести сегодняшнюю ночь… Околица предместья предсказывала плохое, раз в ней было так густо и людно; что же говорить про сам город?
Думая так и не очень спеша, мальчик шёл шаг за шагом, оглядываясь, не сможет ли кого спросить, когда напротив него показались двое подростков, почти того же возраста. Один из них нёс на спине большую связку разных трав, использование которых Гжесь не мог себе объяснить. Это не было ни сено, каким кормят скот и коней, ни трава, какую хозяева для свинарника под заборами вырезают. Было видно больше цветов, чем листьев.
Другой, идущий рядом, немного постарше, также имел в руках связку травы и накопанных кореньев.
Одежда обоих была почти такой же бедной, как у Гжеся: потёртые кубраки, выцветшие шапки; только оба на ногах имели башмаки, и, должно быть, не чувствовали себя тут чужими, потому что весело и смеясь разговаривали, над проезжающими и проходящими придумывая шутки.
Гжесь, может быть, прошёл бы их, если бы в эти минуты их не стала обременять трава; бросив её на землю, оба прилегли отдохнуть подле неё под кустом.
Мальчик, медленно приближаясь, попал в их поле зрения…
Свой своего легче всего везде разглядит… Деревянная мисочка бакалавра, висящая у ремня Гжеся, была как бы знаком, чтобы его позвать.
Собираясь пройти мимо сидящих, Гжесь с ними поздоровался.
Старший, у которого из глаз смотрело своеволие, веселье и смелость, поднял руку и подозвал его к себе.
– Да ты, – сказал он, – идёшь, наверное, в школу?
– А куда же, если не в неё? – отпарировал Гжесь.
– А всё-таки? Откуда?
– Э! Очень издалека!
– Не из татарщины, верно? – засмеялся старший.
– Из Санока!
Мальчики переглянулись… Не много думая, Гжесь, вытерев со лба пот, присел к ним. Оба студента осматривали его с ног до головы, потом младший сказал:
– Босой!
– А ты-то в жёлтых башмаках сюда пришёл? – прервал старший и обратился к Гжесю:
– Знаешь хоть алфавит? – спросил он.
– Не бойтесь, я уже и Доната вкусил и из партесов пою, и с пером обхожусь, как надлежит, – сказал Гжесь с некоторой гордостью.
– Да что ты! – рассмеялся старший. – А чему ты думаешь тут учиться?
– Всё же ещё много можно найти, прежде чем стану бакалавром или магистром, – смело ответил Гжесь.
– Хо! Хо! Высоко смотрит босоногий! – сказал другой.
Все смеялись и Гжесь с ними.
– Это Господь Бог мне вас в добрый час вас послал, – произнёс он через мгновение. – Не откажите мне, глупцу, что ни города, ни людей не знает, в помощи и совете.
Старший начал смотреть в его глаза.
– Пойдёшь с нами, – сказал он, – пользы от нас не много, но пёс и мухе рад.
– Пригодитесь мне, лишь бы хотели, на очень многое, – отпарировал Гжесь, – а Бог вам воздаст.
Затем старший взглянул исподлобья.
– Прежде чем Господь Бог рассчитается с нами, если ты нам так велишь подать пива или подпивки, не помешает… Есть за что?
Гжесь сильно зарумянился, потому что лгать не хотел, а единственных грошей, какие у него были от Живчака, ему было очень жаль.
– Всё моё состояние – два гроша в кошельке, – сказал он, вздыхая, – для себя бы к ним не притронулся, наверное, но для вас…
Старший нахмурился.
– За подпивок, это пойло, не заплатишь много, а знакомство облить нужно… Когда придёшь в школу, тебе и так придёться сменить свой скарб и заплатить, чтобы тебя приняли в стадо… Пусть будет тут начало…
