STROMATA. Сборник рассказов - страница 3



Он лениво размышлял, хватятся ли его на работе, позвонят, спросят, и как это приятно, что кто-то забеспокоится или он кому-то понадобится. А если никто не хватится его, то и ладно, хотя это, конечно, не так приятно. Но для начала надо было придумать ложь поубедительнее для начальства, он заложил руки за голову и мечтательно посмотрел на потолок. Кроме тривиальной лжи не выходило ничего путного. Митрофанов перевернулся на правый бок и перестал об этом думать; в конце концов, он может просто игнорировать звонки. Его абсолютно не волновала эта опасная игра на грани фола. Он мог позвонить сам, но это была наименее приятная из всех вещей.

После часа бесплодного валяния в постели Феликс Осипович встал и уже потянулся за одеждой, но руку его остановила мысль о том, что сегодня можно позволить себе непозволительную в рабочие дни роскошь. Он надел домашний махровый халат, затянул пояс и пошел на кухню завтракать.

Митрофанов, проходя в ванную, взглянул на себя в зеркало: то, что он делал каждое утро, но теперь он рассматривал себя задумчиво и долго, в другие дни хватало беглого осмотра. Он был низок и сбит, на голове красовался широкий блин лысины, обрамленной по краям черными с проседью волосами. Феликс Осипович оглядел свои мешки под глазами и подумал что, наверное, именно в них складывают недоспанные часы про запас, и с годами их становится все больше. Он повернулся боком, осмотрел свой живот, оперся руками о борта раковины и взглянул исподлобья. Выковырял пару сонок из уголков глаз, умылся и почистил зубы. От этих привычек было не отбиться даже в такой день, они были заасфальтированы в его еще молодую голову. А теперь на ней мало волос, проглядывает седина, но эти привычки сидят прочно.

Завтракал он долго, неторопливо, наслаждаясь яичницей с помидорами и хлебом, понимая, что, наверное, только сейчас чувствует вкус этого традиционного утреннего блюда.

«Жаль», – подумал он. Но что, собственно, ему было жаль, он вряд ли мог объяснить. Ему смутно было жаль всего, всего, что его окружало и, конечно же, себя и свою жизнь. Эта жалость была какой-то бессознательной, сродни боли, пока боль чувствуется в боку – бок болит.

После завтрака он остановился посреди комнаты и перед ним встал вопрос – а что же дальше?

Митрофанов взглянул на часы, но само время его не интересовало. Что же он на самом деле хочет? Как надо отдыхать в такие дни, он не знал. Феликс Осипович понимал, что особых желаний у него нет.

«Вот будет интересно, явиться на работу, гордо пройти к начальнику и высказать ему все, что он о нем думает. Да, так и надо сделать.

Только… что же он о нем думает?»

А ничего, особых конфликтов или прессинга со стороны начальства никогда не было, он был средней руки работником без особых дарований, принципиальности или проколов, поэтому для начальства он был таким, как и остальные.

«Наверное, надо сделать что-нибудь необычное», – подумал он. Но переводить старушек через дорогу, облагодетельствовать бомжей, или подбирать бездомных животных было скучно, к тому же хлопотно. Да, он был явно не способен на что-то необычное.

Он пошел на балкон, постоял, посмотрел вниз. Можно было пригласить кого-нибудь в гости, но друзей у него не было, да и в рабочее время никто не пойдет.

«В поликлинику, что ли, пойти?» – мелькнула мысль. Вид пенсионеров, дерущихся за очередь, не прельщал его нисколько, наверное, напоминая о том, что когда-нибудь, может быть, даже скоро, и он окажется в строю этой вечно неудовлетворенной, бурчащей и мечтающей устроить скандал по любому поводу, армии. Да и что он скажет – «Доктор, я не умею жить без шаблона, выпишите мне таблетки счастья». Хотя зачем ему счастье, что он с ним делать будет? Покоя у него итак вдоволь, вся его жизнь – сплошной покой. Ему нужно, чтобы появились желания, нельзя же так жить. Единственный день в жизни, когда он позволил себе что-то пожелать, а теперь он в ступоре.