– Уходишь? – истомленным голосом спросила она. Вместо ответа он нежно вытер любовную испарину с ее неостывших ягодиц.
– Опять на полгода? Господи!.. – Галина, чужая жена, впрочем, теперь уже не чужая, а бывшая жена штурмана с плавбазы, оперлась на локоть, наблюдая сверхскоростные сборы возлюбленного. Надеть китель она ему не дала – потянула со стула за рукав, прижала к лицу.
– Оставь мне хоть китель. Он тобой пахнет!
– Лодкой он пахнет, – усмехнулся Симбирцев. – Соляром, этинолем, суриком…
– Оставь! – Она свернула китель в куклу и положила под бок. – С ним буду спать.
Старпом посмотрел на часы – до построения экипажа оставалось десять минут.
– Забирай! – Он натянул шинель на тельняшку, прикрыв голый ворот черным шарфом. – Дай только документы выну.
– Может быть, я успею яичницу приготовить?
– Не успеешь.
Симбирцев достал из холодильника сырое яйцо, надбил его и, крякнув от омерзения, выпил залпом. Завтрак занял пятнадцать секунд. Поцеловал на прощание руку:
– Не поминай лихом!
– С богом!
– Может, еще выход отменят, – неуверенно пообещал Симбирцев и обвально ринулся по лестнице, сбегая с пятого этажа. Прихрамывая на ногу, вывихнутую в любовном поединке, он вышел к экипажному строю.
– Смирно!
Дежурный по кораблю лейтенант Весляров рубил шаг ему навстречу. Командира еще не было.
Успел-таки! Лучше бы не успел…
5.
Новый зам четыреста десятой капитан-лейтенант Башилов проснулся от холода. «Золотая вошь» – офицерская общага, устроенная в срубе бывшей норвежской кирхи, – даже в самые лютые морозы отапливалась лишь жаром молодых тел, иногда подогретых лодочным спиртом. К утру замерзала в тюбиках зубная паста, поэтому утро в башиловской комнатке-четырехместке начиналось с того, что кто-нибудь (по графику), пока остальные дрыхли под заиндевелыми шинелями, наброшенными поверх одеял, поджигал на ледяном полу газету и орал:
– Подъем!
Пока пламя пожирало «Красную звезду», они успевали одеться, дорожа каждой секундой недолгого тепла. В этот раз Башилов замешкался: в шкафу не оказалось брюк. Новеньких черных брюк, в кои-то веки сшитых на заказ, к тому же у лучшей брючницы военторговского ателье.
– Старик, я забыл тебе сказать, – заметил растерянность соседа штурман со сто пятой. – Робик Туманян прожег вчера свои клеша кислотой и надел по экстренному сбору твои. Не бери в голову. Вернется – отдаст.
– А когда он вернется?
– Да у них короткая автономка. Всего шесть месяцев. Под Фареры елозить пошли…
Правила хорошего тона обитателей «Золотой вши» не допускали в таких случаях никаких возмущений. И, глубоко вдохнув, Башилов облачился в казенное лодочное затрапезье в пятнах тавота и сурика.
Завтрак, которому выпадало стать последней трапезой в его жизни, состоял из стакана жидкого столовского чая и горбушки белой буханки, намазанной коровьим маслом. Башилов никак не мог привыкнуть к тому, что весь флот завтракал так испокон веку.
«Боже, и когда же кончится это утреннее прозябание?»
Вот и кончилось…
6.
Капитану 3-го ранга Абатурову приснился сон, который снился ему не первый год и перестал уже удивлять. Как всегда в этом сне, на край его постели присела дама в шелестящем черном платье – взволнованная, порывистая, счастливая. Она приподняла вуаль, наклонилась с улыбкой и осторожно нашла жаркими губами его губы. Она целовала медленно, сладостно, томительно, и с каждой секундой ее большие мерцающие глаза становились все серьезнее и серьезнее. Он потянулся обнять ее, и она исчезла, как исчезала всегда.
