Я, конечно, делаю вид, что не слушаю (кстати, её мало волнует, слушаю я или нет), тем более, что наша бурёнка (официантка) наконец-то принесла заказ на расписном жостовском подносе, в центре которого благородно возвышается бутылочка «Camus» … [6] Пока она, смущённо тряся косой, меняет его на «Chivas Regal» ,[7] разливает виски в водочные пятидесятиграммовые стопки, затем опрокидывает их в гранёные стаканы… ну, и так далее, я пытаюсь сконцентрировать Светино внимание, рассеявшееся после телефонного разговора, на теме взаимозаменяемости марок дистиллятов при изготовлении коктейлей. Оттуда плавно перехожу на моего печального конька – историю о том, как был я совладелец фирмы по импорту «высоких» вин из Европы и чуть уж было не заработал первый миллион – и вот вдруг кризис, взбесившийся доллар за неделю обесценил рубль в четыре раза, и так мы попали, а деньги были, естественно, не наши, так что полгода ещё пришлось отрабатывать – ну, а потом я разуверился, переругался с партнёрами и на последнее махнул с Фисой в Барселону, а оттуда в Париж – делать из неё звезду…
Света слушает по-особенному. Выплывая ненадолго из своих задумчивых серо-зелёных глубин, она приливом лишь коснётся ветвистых берегов моего рассказа, дотронется до оболочки фраз, потрогает их участливо, улыбнётся как бы понимающе – и уйдёт обратно, в самодостаточность своих прекрасных глаз.
– А вообще-то я – переводчик. Испанский, английский. Иняз заканчивал!
Света оживилась и длинно затянулась виски-колой. Вот как?.. Так она же как раз учится в лингвистическом колледже, и тоже – английский и испанский! Испанский, правда, не любит Света и не знает, а по-английски – так, ничего…
Подобного всплеска фортуны, обещавшего безумное соитие наших ментальных тел, никак не предполагалось. Ибо если в чём мой невостребованный гений и достигал когда-либо удовлетворения, так это в лингвистических изысканиях. Мои опусы по испанской лексикологии, основанные на собственных исследованиях, на страницах специализированных журналов спорили с трудами академиков. Одногруппники могли быть уверены, что уж Рома-то всегда подскажет какое-нибудь ни с того ни с сего вдруг понадобившееся диковинное слово или крутящийся у всех на языке, но никак не приходящий синоним. А преподаватель по фонетике просто обалдела, когда я в первый же день после прихода из армии продекламировал Лорку всё тем же, что и до армии, шикарным подражательным прононсом. Это воркующее мягкое произношение, эти родные грациозные конструкции никуда не уходят, они всегда наготове, они настолько в крови (и если не в памяти, то в сердце), что даже сейчас, когда язык пригождается раз в полгода, я трансформирую в них любую мысль с лёгкостью артиста, знающего множество ролей. И готов ручаться, что по крайней мере первые пять минут разговора сойду за своего – за носителя, за нэйтив спикера: испанец, конечно, тут же примет за аргентинца, аргентинец за венесуэльца, мексиканец – за чилийца…
– The happiest thing you’ll ever learn, is just to love in the return!.. – вдруг вставляет Света скороговоркой, да с такими бойкими английскими переливами, что я теряю нить… – Ну как, ничего у меня получается? Это из фильма «Мулен Руж». Я несколько раз плакала, пока его смотрела! Это мой жизненный девиз.
– Ага. Высшее счастье из возможных – это любить и быть любимым! И ты… уже знаешь, что это такое?
