Как на деревянных ногах я вошел в огромный зал, наполненный роскошью и торжественностью. Минут десять, и вошел тот, кого я столько лет ненавидел. Моложавый, выглядел он на тридцать три, но если верить официальной истории ему было пятьдесят семь лет. Высокий, худой, черноволосый, с холодными, темными как зимнее, безлунной ночи небо, глазами, одетый в шитую серебром мантию. С державшимися позади его тремя министрами и двумя офицерами, он стал приближался к нам. Шел размеренной, самоуверенной, отрепетированного величия походкой, а мое сердце с трепыханием билось в такт его шагов. Он поочередно подходил к нам, стоящим в строю, выслушивая представление, и вручал золотой, нагрудный знак. Я стоял в этом строю четвертым. Вот стоя по стойке смирно, я слышал как стоящий третьим Андер Кол, выкрикнул петушиным голосом свое звание, имя и фамилию. А в моей голове вихрем неслись мысли, – сейчас он подойдет. Подойдет, вручит знак и отойдет к следующему и, раздав знаки, отойдя, скажет торжественную речь, удалится. И о, проклятие! Я может больше за всю оставшуюся жизнь не смогу увидеть его, какие у меня шансы быть избранным в Дворцовый легион? Да ни каких, если они будут учитывать, откуда я родом и кто мои родители. Ушлют куда – нибудь в приграничный гарнизон, где пожарче, где войны и бои без конца. Потом в любом случае до управителя, добраться не будет ни какой возможности, он редко покидает дворец, охраняют его так, что мухи не летают без ведома охраны. Сейчас или никогда! Он, он приблизился ко мне. Я уловил на себе взгляд полный одобрения и гордости за меня, – взгляд директора академии, вставшего в свиту Управителя.
Управитель остановился в шаге напротив меня, изучающее взглянув на меня. Сипло, не своим голосом я гаркнул, – «Юнг – офицер Адуи Тоиракси». Меня предательски лихорадочно трясло. Снисходительно улыбнувшись, он прикрепил к моему плащу золотой знак, я даже не почувствовал этого, себя не чуя. Он отошел к следующему стоящим последним Алешу Плексу. А у меня все пред взором стояла его снисходительная улыбка, улыбка, надсмехающаяся надо мной и всей моей жизнью.
И тут совсем рядом со мной, остановился офицер в, как зеркало начищенных доспехах, с накинутым на плечи черным плащом и у него на поясе висел, в покрытых бархатом ножнах, короткий меч, такие мечи средь воинов называют «Коготь». Молниеносным движением я выхватил меч из его ножен и колющим ударом в бок Управителя, метясь в печень, что бы наверняка. И о, нет! Мои движения были максимально быстры, можно сказать на грани человеческих возможностей. Невероятно, но Управитель, был еще быстрей, с непостижимой быстротой, он крутнулся и, ухватив стоящего рядом министра из своей свиты, задернув его между собой и летящим в него, острием меча.
Я пронзил этого несчастного министра практически насквозь и нисколько не навредил Управителю. Ну, а дальше офицер у коего, я «позаимствовал» меч, бросился на меня, сбив с ног.
Дальнейшее помню отчасти. Помню как, задыхавшегося от боли меня вдавили в мраморные плиты пола зала. Видел, как ко мне еще подскочили стражники дворца. Потом мир со звоном разлетелся на серые осколки, и я провалился в глухую темноту.
Очнулся, в камере тюремной цитадели. Дальше был допрос, о котором я не хочу вспоминать. Потом была тьма, боль, боль, тьма. Я снова, как в детстве был заперт в камере без окон. Там была только густая тьма, настолько густа, что складывалось навязчивое впечатление, что эта тьма была осязаема, она жила своей жизнью, чудовище, высасывающее из меня: радость, свет, жизнь, оставляя в замен мрак безумия.
