– Родя, – тихо позвала Вера Павловна. Он обернулся. Его щеки блестели от слез.
«Может быть, если ты еще не разучился плакать, не все потеряно», – подумала она. А потом вдруг он резко озлобился, черты его лица исказила безобразная гримаса. Это был тот случай, когда красота вызывает отвращение. Он почти кричал:
– Да. Все так. Довольна?! Я и сам пока неизвестно кто! И нравственность – вещь относительная. В каком-нибудь диком племени едят друг друга, и это считается весьма нравственным.
– Мы тоже едим друг друга, – тихо проговорила Вера Павловна. Перемена неприятно поразила ее.
– Я устал. Я не хочу больше тебя слушать.
– Тебе придется.
– Это мой сон. И я сейчас проснусь.
– Это наш сон. И ты меня дослушаешь. В последнее время мой голос был почти не слышен. Ты заглушал его громкими мыслями.
Раскольников скрестил руки на груди. С лица его не сходило надменное выражение. И очень это выражение стало злить Веру Павловну.
– Понимаешь ли ты, что ты – человек обыкновенный. Я бы сказала заурядный. Избалованный в детстве. Привыкший, что мир вертится только вокруг него. Потом непризнанный и обидевшийся. Поэтому ты и собрался идти проверять.
Юноша заметно вздрогнул всем телом.
– Лужин бы проверять не пошел. Он знает. Сама мысль проверить является ответом на вопрос «кто ты».
– Я не ради себя…
– Какая цель у тебя? В чем твоя великая идея?
Юноша молчал, словно застигнутый врасплох.
– Тысяча добрых дел перевесит одно преступление.
– Тысяча добрых дел – это абстракция! И все, что с тобой происходит, это как раз от нежелания дела.
– Ты не понимаешь, – он снова переменился, стал отчаянно жестикулировать и, кажется, не заметил, что с реки потянуло холодом. Гладкая еще несколько мгновений назад поверхность покрылась рябью, словно потрескавшееся от удара зеркало. «К несчастью, – мелькнуло у Веры Павловны. И по телу его пробегала дрожь, то ли вызванная холодными порывами, то ли нервным напряжением.
– Ты не понимаешь, – повторил он, – эти знаки. Они повсюду. Этот странный человек в трактире со своей гнусной историей. Этот разговор о мерзкой старушонке. И наконец, сегодня, – он торжествующе поднял палец, – я точно знаю, – он подошел почти вплотную, глаза его лихорадочно блестели. – Старуха точно будет в 7 часов вечера одна. Понимаешь ли? Точно.
– И ты пойдешь и убьешь?
– И я пойду и убью, – тихо повторил он и вдруг снова закрыл лицо руками.
– Родя, – она снова коснулась его руки.
– Не смей называть меня так! Роди больше нет.
– Есть. Уж мне ли не знать! – она почти силой усадила его на траву. Испуганное шипение раздалось где-то рядом. Кто-то уходил по траве, явно стараясь производить побольше шума. Но юноша этого не заметил, настолько он был погружен в свои переживания
– Ты не говоришь о других знаках. А твои сны? Ты же не такой. Ты способен на самопожертвование. Способен вынести детей из пожара, способен поддержать больного товарища. Ты способен к сочувствию. А это редкость во все времена. Поверь мне. Ты не способен на жестокость, разве что по отношению к самому себе.
Ничего нельзя было прочесть на лице молодого человека. Поднимался ветер, колючий, холодный. Теперь было слышно, как тревожно шумят деревья. Очарование этого странного места исчезало на глазах. Вера Павловна сделала последнюю попытку:
Конец ознакомительного фрагмента.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
