– Я придерживаюсь того же мнения, считая, что фюрер подписал себе приговор, – цинично ухмыльнулся Геринг, не проявляя при этом ни капли сочувствия или сожаления. – Так что теперь дни его сочтены. Но это его воля, и никто из нас не вправе…
– А вот что касается переговоров с англо-американцами, то… – Коллер выдержал паузу, еще выразительнее вытянулся по стойке смирно и, одернув френч, уже более тихим, почти вкрадчивым голосом продолжил: – На предложение Бормана о том, чтобы фюрер лично начал эти переговоры, тот ответил: «Это следует поручить Герингу. Пусть он занимается этим. Геринг – более подходящая для таких переговоров фигура, нежели я. Он гораздо лучше умеет обходиться с противной стороной». Понятно, что, услышав это…
– Стоп! Вот здесь уже торопиться не надо. Повторите-ка мне, Коллер, все то, что вы только что сказали. Слово в слово повторите именно то, что произнес фюрер. Надеюсь, вы понимаете, насколько в этом вопросе важны любые нюансы? И еще раз перечислите имена всех присутствовавших при этом разговоре.
Генерал покорно выполнил просьбу Геринга, стараясь как можно точнее воспроизвести всю сцену разговора и перечислить всех присутствовавших, кого ему только удалось запомнить.
Рейхсмаршал нервно потер руки, вновь задумчиво посмотрел в окно, из которого открывался вид на «альпийскую гробницу» и, молитвенно уставившись на нее, произнес:
– А ведь я предчувствовал, что сегодня что-то должно было произойти, явственно предчувствовал.
– И это действительно произошло, – подтвердил генерал, однако Геринг, словно бы не расслышав его, возмутился:
– Что вы опять умолкли, Коллер?
– Понятно, что, услышав эти слова фюрера, я, как ваш личный представитель в рейхсканцелярии, счел необходимым немедленно вылететь из Берлина, чтобы как можно скорее передать волю фюрера и уведомить о той исторической миссии, которая отныне на вас возложена. У меня все, мой… рейхсмаршал, – еле удержался генерал, чтобы не сказать: «Мой фюрер». – Кстати, я побаивался, как бы Борман и Геббельс… не забыли сообщить вам об этом историческом решении фюрера.
– Почему же вы сразу не сказали мне об этом решении? – наконец начал натужно подниматься со своего кресла Геринг, по-привычке одергивая пиджак, словно это был армейский френч, и силясь вытянуться по стойке. – Почему вы тянули, Коллер? Ведь то, что вы услышали от фюрера, совершенно меняет ситуацию, меняет расстановку сил в рейхе. А главное, теперь дорога́ каждая минута.
– Именно поэтому я здесь, господин рейхсмаршал. При этом я помню об указе фюрера, которым вы объявлены были преемником в случае его смерти и полномочным представителем, наместником фюрера «в случае непредвиденных обстоятельств»[17].
– Это хорошо, что вы помните об этом, генерал Коллер, это хорошо. Потому что многие то ли успели позабыть об этом, то ли принципиально стараются об этом не вспоминать. Словно бы такого указа никогда не было или же фюрер когда-либо отменял его. И это тоже оскорбительно, генерал. Это оскорбительно!
– Но им следует напоминать об этом, господин рейхсмаршал, решительно напоминать! – с истинно армейской твердостью произнес генерал.
– Кстати, те, кто присутствовал при этом заявлении фюрера… Как они отнеслись к распоряжению главы нашего государства? – умышленно употребил Геринг термин «распоряжение». – Прежде всего я имею в виду Бормана и Геббельса.
– Это повергло их в смятение. Не преувеличиваю: в полное смятение.
