– Хотелось бы остыть, но пока что не получается, – решил подразнить ее Отто.
– И даже не пытайтесь. Вообще, в чувственных делах лучше не провоцировать ни себя, ни друг друга. Тут все само собой скажется.
Скорцени не ответил, и в комнате воцарилось странное, какое-то неестественное молчание. Альбина вновь попыталась возбудить Скорцени ласками, однако мужчина воспротивился этому, причем воспротивился не потому, что обессилел физически, а потому, что психологически не готов был к продолжению какой-либо любовной игры.
Уловив его настроение, Альбина покорно отказалась от дальнейших попыток разжечь любовный костер и, убрав голову с его живота, улеглась рядышком. Какое-то время они оба так и лежали, свесив ноги на пол и глядя в украшенный огромной хрустальной люстрой потолок. Это были минуты вселенской умиротворенности и сладостной усталости.
Тем временем сквозь морозные узоры на окнах в комнату пробились несмелые лучи красноватого зимнего солнца, которое словно бы стремилось – как только что к этому стремилась женщина – воспламенить в мужчине веру в свое полузабытое тепло, в свою нерастраченную нежность. И появление его обрадовало Скорцени, поскольку начальник аэродрома очень опасался, что самолет не сможет вылететь из-за непогоды.
– А ведь если бы это солнце не появилось, пилот мог бы отказаться взлетать, разве не так? – мечтательно молвила Крайдер.
– В таком случае мне пришлось бы уезжать на машине до Штайнгадена, а оттуда добираться железной дорогой или проклинать войну и разбомбленные дороги, пересаживаясь с машины на машину. Так что природа на моей стороне.
– Она, как всегда, на стороне сильных, мой диверсионный Скорцени.
– Послушайте, Крайдер, а может быть, действительно, уже сейчас предложить вас фюреру?
– Предварительно изгнав из его супружеского ложа Еву Браун? Или же изгнанием должна была бы заняться я? – на удивление спокойно уточнила Альбина, хотя Скорцени прекрасно понимал, что любая другая женщина восприняла бы это его предложение – да к тому же сделанного в таких интимных обстоятельствах – с чувством оскорбленной гордыни.
– Это уже несущественно.
– Именно это как раз и существенно, мой диверсионный Скорцени, – постепенно становился тверже и жестче ее голос. – По-настоящему женщина может войти в сердце мужчины только тогда, когда заставит его изгнать свою предшественницу не только из постели, но и из сердца. Так что, прежде чем затевать подобную авантюру, хорошенько подумайте, готовы ли вы к ней, а также готовы ли я и фюрер.
– Не заставляйте меня вникать в ваши с фюрером любовные таинства, Крайдер.
– Нет уж, извините. Уводить от фюрера его Еву – это вам, мой диверсионный Скорцени, не Муссолини уводить из-под носа у пьяных итальянских карабинеров!
– Лихо вы меня… – признал Скорцени. – Но, кажется, справедливо, – едва слышно добавил он и вдруг, по-детски посапывая, уснул. Альбине и самой хотелось уснуть, но она почему-то не решилась сделать это и продолжала лежать с открытыми глазами, превозмогая сонливость, как часовой, которого утром забыли сменить на посту.
* * *
Пока длилось это трогательное прощание, гауптштурмфюрер Родль, вместе с капитаном-связистом, долго и упорно налаживал связь с замком Фриденталь. Он обязан был передать только что прилетевшему из Аргентины барону фон Штуберу, оставшемуся на специальных курсах особого назначения вместо Скорцени, приказ трубить сбор всех истребительных батальонов, точнее их остатков, и быть готовым к выдвижению в район Шведта-на-Одере.
