Судьба Центрогаза. Сага о ребятах с нашего двора - страница 26

Какой-то откровенный идиот, а может, это был хитроумный внутренний враг или коварный сотрудник ЦРУ, вбросил идею выборности руководителей предприятий. Неопытное и наивное общество немедленно всосало эту идею как истинный метод собственной решительной демократизации изнутри, о чем это общество, как выяснилось, вечно мечтало, и одобрило идею восторженно. И началось…

Для ловких людей, не обремененных веригами десяти заповедей и тем более моральным кодексом строителя, настали благие денечки. Проснулись, казалось навечно забытые, инстинкты собственника и приобретателя. В то время как массы были охвачены иллюзиями относительно демократии и предстоящих жизненных прелестей капитализма, сметливые люди, набившие руку на фарцовке и работе с наличными средствами, поняли, что пришло их время. Фарцовщики, спекулянты и бармены хорошо понимали магию наличных. «Если человек у меня взял, он мой!» – такой лозунг мог бы написать на своем штандарте любой новый банкир.

Жизнь в стране разгонялась и раскручивалась. Дима чувствовал на своей шкуре, как законы диалектики берут его в оборот. Особенно тот, который говорит о переходе количества в качество. Дима одним из первых догадался отвести финансовый ручеек от общественной реки в свой карман, но качества жизни это сильно не изменило. «Может, дело как раз в количестве – диалектически задумался Дима. – Может, пришло время расширить и углубить пресловутый ручеек?»

Да, он готов был морально и административно копать и расширять этот ручеек, пока не превратил бы его в полноводную реку, но нужна ему была для этой работы внутренняя уверенность и убежденность, что все не зря, что не пропадет его этот труд и достижения. Теперь, когда он твердо знал причину жениного характера, ценность семейной жизни в его глазах упала. Он с тревогой замечал, что дела у жены на лад никак не идут. Начал Диме ощущать неуверенность в своих целях. Да и нужна ли была ему теперь своя семья? Вот в чем вопрос!

Дмитрий женился по любви. По настоящей, как ему казалось, любви. И продолжал жену любить. Жалел он ее нестерпимо! Но раны, раны! Сердечные раны кровоточили! Много стало уже этих ран. От рубцов, как известно, сердце ожесточается.

Наконец пришла в его хмурую голову мысль, что Яна специально не хочет ничего менять. Ей нравились эти переходы от серости к яркости, от убийственной скуки к экстравагантным ощущениям. Ей нравилась забота, которой ее окружали в тяжелый сезон, и собственное хамство, с которым она с маниакальной радостью ранила окружающих.

Дима понимал, что он за ней пропал! Умом понимал, а сердце не отпускало. Любовь, жалость, ненависть и злость кипели у него внутри, а побеждала всегда любовь. «Заколдовала она меня, что ли? – суеверно размышлял Дима в редкие минуты успокоения, – живу как привязанный! А может, это дьявол захватил ее душу и мучает ее теперь во чье-то искупление?» – вспоминал Дима какие-то колдовские телепередачи и давний свой булгаковский сон. «А в чье же искупление? Не в мое же? Что мне надо искупить? Чего я такого натворил? Ну, подумаешь, комиссию взял? А кто не берет, кто?»

Стал он незаметно для себя все дольше зависать на работе, все труднее и труднее заставлял он себя приходить домой. Скоро такое трудолюбие отметили и в офисе, за глаза некоторые стали уважительно называть его трудоголиком.