Судьба по имени Зоя. Мистика, фантастика, криминал - страница 3

– Блаженный какой-то! – шутили братья.

– Болезный мой! – причитала мать.

– Схожу-ка я за врачом! – сказал, поразмыслив, отец.

Врач разводил руками:

– Здоровье у парня тает, будто снег на весеннем пригорке. А болезни в нем не нахожу. Прямо колдовство какое-то, да и только!

– А, ведь, как есть, колдовство! – смекнула мать, и, набрав гостинцев, отправилась в другую деревню к знаменитой на всю округу ведунье.

Ведунья встретила озабоченную мать очень резким упреком:

– Почто долго так ко мне не приходила! Еще б немного, и похоронила бы сыночка!

История закончилась благополучно. Отругав мамашу за ненаходчивость, старая ведунья научила ее, как избавить сына от верной гибели. Мать сделала все так, как та велела, и сын пошел на поправку. Вновь вошел в прежнюю силу, повеселел, а пришла пора – женился на бедовой, работящей девушке и зажил с нею отдельным домом. Жили они долго и счастливо, но в те же самые дни, что и в период его загадочного недомогания, он становился грустен и задумчив. На него наваливалась странная непреодолимая тоска. Он силился понять, что его так мучает, но не мог. Будто что-то очень важное и дорогое ему напрочь ушло из памяти, но продолжает жить где-то в сердце, бередить и тревожить душу.

Знающие люди говорят, что виной тому дочь домового. Они говорят, что дочери у домовых необыкновенно красивы. Те, кому они явятся среди ночи, тут же влюбляются в них такой сумасшедшей любовью, какую не может вызвать ни одна обыкновенная девушка. Но любовные связи с дочерьми домового гибельны для людей.

Они были моими одноклассниками, а остались – двумя занозами в сердце.

Таких заноз за жизнь в сердце уже накопилось больше, чем колючек у ежика. Не потому ли вступает иногда в него такая острая, колющая боль? Таблетки снимают ее на время, но она возвращается вновь и вновь.

Они появились в нашем классе одновременно. Оба были оставлены в первом классе на второй год. Они держались всегда вместе, обособленно от остальных, инициативы к общению с нами не проявляли, и мы отвечали им тем же. Это получилось само собой и сохранялось на протяжении всего года их учебы в нашем классе. Потом они были оставлены на третий год.

Я никогда не забывал о них. Но задумываться о них я начал только многие годы спустя. Размышления о Борьке и Ваське очень больно ранят мое сердце.

Из разных отрывочных сведений я знал, что Борька воспитывался в семье тихих и безобидных, но беспробудных пьяниц. Его старший брат успел выйти из детского возраста до того, как родители потеряли человеческий облик. Он благополучно окончил среднюю школу, без материальной помощи родителей шесть лет, голодая, недосыпая, изнуряя себя подработками на разгрузке вагонов, отучился в мединституте, стал врачом. Я видел его однажды. Он приходил к нам в школу, встречался с нашей учительницей, интересовался, как учится и как ведет себя его младший брат. Говорили, что он хотел оформить над Борькой опекунство и забрать его к себе в другой город, куда он был направлен по распределению как молодой специалист. Но для этого необходимо было лишить их мать и отца родительских прав в отношении Борьки. С этим тогда было очень сложно, вопрос не разрешился, и наш Борька остался жить у родителей.

Мне запомнился Борькин брат. Он совершенно не соответствовал моим представлениям о врачах: тихий, блеклый, подавленный. Теперь я понимаю, что таким его сделала жизнь. На его облике отразились боль и стыд за своих родителей и долгое прозябание в нужде. Это теперь, испытав много трудностей, я знаю, как унизительно чувствует себя человек за чертой бедности, когда в него внедряется вирус безденежья, травмируя в бедолаге чувство собственного достоинства и самоуважения.