Ещё за два дня до мятежа, 12 декабря 1825 года, получив сведения о готовящемся выступлении масонствующей светской черни против Самодержавия, Николай Павлович написал князю П.Н.Волконскому в Таганрог:
«14 числа я буду Государь или мёртв. Что во мне происходит, описать нельзя».
Супруге же своей, Александре Федоровне, он сказал:
– Мы не знаем, что нас ждёт. Обещай быть мужественной и умереть с честью, если придётся умирать.
Утром 14 декабря 1825 года Николай Павлович обратился к командирам преданных ему частей с короткой, пламенной речью:
– Вы знаете, господа, что я не искал короны. Я не находил у себя ни опыта, ни необходимых талантов, чтоб нести столь тяжёлое бремя. Но раз Бог мне её вручил, то сумею её защитить, и ничто на свете не сможет у меня её вырвать. Я знаю свои обязанности и сумею их выполнить. Русский Император, в случае несчастья, должен умереть со шпагою в руке. Но, во всяком случае, не предвидя, каким способом мы выйдем из этого кризиса, я вам, господа, поручаю своего сына Александра. Что же касается до меня, то доведётся ли мне быть Императором хотя бы один день, в течение одного часа я докажу, что достоин быть Императором!».
Некто Кюстрин, состряпавший впоследствии о Николае Первом пасквильную книгу, и тот вынужден был признать величие молодого Государя в критический день 14 декабря:
«Очевидцы видели, как Николай духовно рос перед ними. Он был настолько спокоен, что ни разу не поднял своего коня в галоп. Он был очень бледен, но ни один мускул не дрогнул у него на лице. А смерть ходила около него. Заговорщики указали его, как свою первую жертву».
Государь был постоянно в самых опасных местах, и до последней возможности пытался избежать кровопролития. Лишь подлые и коварные действия самих декабристов – предательский выстрел подонка Каховского в генерала Михаила Андреевича Милорадовича – заставили отдать приказ на открытие огня.
Решительные действия Николая Павловича смели с Русской Земли банду заблудших дворянчиков, зараженных чужебесием. Александр Сергеевич Пушкин справедливо отметил, что «мятеж декабристов обличил историческую несостоятельность идеалов, насильственно переносимых на Русскую почву; фальшивые призраки будущего переустройства России на европейский фасон, которыми тешилось незрелое, порвавшее с народными преданиями Русское общество, были разбиты».
Государь Император не страшился смерти, он был постоянно на линии огня. А положение действительно складывалось крайне неблагоприятно. Ведь к Императору были посланы убийцы. К примеру, Якубович, вооружённый пистолетом, попросил Николая Павловича отъехать в сторону и нагнуться к нему, но вместо того, чтобы выстрелить, для чего он и отзывал в сторонку, пролепетал жалобно:
– Я был с ними, но пришёл к вам, – и поспешил принести присягу Императору.
Николай воскликнул:
– Так идите к мятежникам и уговорите их прекратить безполезное выступление.
Якубович пошёл, но совершил новую подлость. Он заявил восставшим, ободряя их и призывая тем самым к продолжению бунта:
– Держитесь, там все вас сильно боятся, – и, произнеся эту предательскую и лживую фразу, поспешил скрыться, чтобы не быть среди тех, кто должен вот-вот оказаться под огнём.
Между тем, Николай Павлович всё ещё медлил, всё ещё надеялся решить дело без пролития крови, хотя и понимал, что сам в любую минуту может стать жертвою убийц. К нему подходили офицеры, и неведомо было, кто из них верен ему, а кто идёт со злыми намерениями. Помощник планируемого диктатора Трубецкого, некто Булатов, вслед за Якубовичем подкрадывался к Николаю Павловичу, бродил рядом, как вспоминал потом сам, «мучительно, бессильно порывался убить», но мужества явно не хватило.
