Дмитрий считал сестру погибшей – как, собственно, и все вокруг, исключая нескольких уж совсем близких людей, в число которых входил отец и, как ни странно, жена генерала Людмила. Так получилось, что именно ей открылась Марина, когда нужно было вытащить из Бутырки попавшего туда совершенно случайно Хохла. Люся не смогла помочь, но нашла хорошего адвоката, через которого Марина ухитрилась провернуть сложную комбинацию по спасению мужа. Людмила оказалась не из болтливых, и генерал так и не узнал о том, что сестра жива и на свободе, за границей вместе со своим Хохлом. Сын Дмитрия и Люси Николай жил в том самом городе, куда теперь настроился переехать его отец, и это тоже настораживало Виктора Ивановича – отношения с внуком он разорвал в одну минуту, едва услышав первые фразы интервью, которое тот дал журналистам после «гибели» Марины. Он обвинил тетку, давшую ему в руки хорошую и не особенно пыльную должность директора футбольного клуба, во всех грехах, в том числе и в том, что, будучи президентом клуба, она якобы запускала руку в бюджет города. Это была такая чудовищная ложь, что Виктор Иванович едва не задохнулся от отвращения. Коленька, его мальчик, которого он любил и баловал с детства, вдруг явился деду совсем в ином свете – растолстевший, постоянно потеющий от волнения, заикающийся краснолицый человек неопределенного возраста, неблагодарный и подлый, он просто не мог быть тем самым Коленькой. Виктор Иванович решил просто – позвонил и велел забыть, что они родственники. Николай попытался оправдаться, но дед не стал слушать – он-то, как никто другой, знал правду о своей дочери и о том, что никаких денег она в бюджете брать просто не могла, потому что сама вкладывала в команду огромные суммы, твердо решив, что в их городе должен быть футбольный клуб. И клуб остался, и Колька по-прежнему был его директором. Правда, просчитался, втянув в дело свою жену, а та от жадности вложила все деньги в какой-то банк, который растворился буквально на глазах через неделю после этого события. В результате Николай с женой потеряли такую сумму денег, что молодой муж свалился с сердечным приступом и категорически запретил жене подходить к финансам. Никто, кроме Мишки Ворона, не имел понятия о том, что всю эту операцию с банком и деньгами провернула сама Наковальня, каким-то образом получившая видеозапись той самой пресс-конференции своего племянника. Поднять на него руку и перешагнуть через кровное родство Марина не смогла, но наказала так, как умела только она – больно и недоказуемо.
Виктор Иванович этого, конечно, не знал, но, вероятно, не осудил бы дочь. Сейчас его интересовало другое – зачем Дмитрию мэрское кресло. И почему именно там.
Сын сидел здесь же, в кухне, на угловом диванчике, курил и прихлебывал чай из большой керамической чашки. Он немного обрюзг, чуть раздался в талии, но все еще выглядел привлекательным и интересным мужчиной, даже седина в волосах не портила впечатления.
– Так что, пап, поможешь? – спросил он наконец, отодвигая чашку.
– Я? Чем? Что я понимаю в этих выборах, кроме того, в какую графу галочку поставить? – Виктор Иванович оперся о подоконник и посмотрел в лицо сына.
– Да не надо тебе ничего понимать. Там специалисты есть. Ты мне нужен как журналист – у тебя же полно знакомых. Пару статеек здесь, пару статеек там – ну, кому это мешало?
И тут Виктор Иванович решился задать тот самый вопрос, которого они оба явно хотели избежать, но не видели возможности сделать это, потому что он все равно возникнет:
