– Ставь сюда, – похлопал по полку рядом с собой Ворон. – Слышь, Леон, а пробей-ка мне информацию кое-какую.
– Слушаю, – отозвался телохранитель, забирая поднос.
– Коваль Дмитрий Викторович.
Леон удивленно вздернул левую бровь:
– В смысле? Это же кандидат на мэрское кресло.
– Это я и без тебя знаю, – поморщился Ворон, садясь и беря кружку. – Эх, хорошо… – крякнул он, сделав большой глоток холодного напитка. – Официальную мульку я два раза прочитал, а ты мне нарой все что можно из, так сказать, неофициальных источников. Потому что сдается мне, что-то нечисто с этим кандидатом. Уж больно фамилия у него для нашего города звонкая. Улавливаешь? – Он вопросительно посмотрел на телохранителя.
– Вы думаете, что он как-то связан?.. – Договаривать Леон не стал, справедливо опасаясь, что произносить догадку вслух не стоит, Ворон и так все поймет.
– Что-то мне подсказывает, что вполне может быть такое. Но проверить надо, мало ли. Фамилия не то чтоб очень уж редкая, но тут еще и отчество…
– Тоже не Сигизмундович, в общем-то, – пожал плечами Леон, – но я, конечно, проверю. А вы напрямую спросить не хотите?
– Ты что – больной? Конечно, не хочу. Ей только дай тему – она ее вмиг разовьет, а мне без интереса, чтобы она сюда вернулась.
– С чего бы ей возвращаться? Им и там неплохо.
– Ну-ну, – неопределенно протянул Ворон и снова приложился к кружке. – Ты иди, Леон, иди…
Телохранитель вышел, плотно закрыв за собой двери парилки. Бросив поднос на стол в предбаннике, Леон вышел на крыльцо, закурил и задумался. Если выяснится, что новоиспеченный кандидат на мэрское кресло действительно приходится каким-то родственником Наковальне, то он должен предупредить ее раньше, чем принесет эту информацию Ворону. Леон умел быть благодарным и прекрасно помнил, кто именно спас ему жизнь, оставил крупную сумму денег на банковской карте, а также устыдил Ворона, и тот после выписки из больницы и реабилитации снова взял его к себе на работу, пусть и не совсем телохранителем уже. Если бы не Марина, неизвестно, курил ли бы сейчас Леон вот эту сигарету. Не будь ее – и Ворон, скорее всего, не повез бы его, обожженного и тяжело раненного, в больницу. Но Марина настояла, и благодаря ей Леон выжил и смог снова встать на ноги. И теперь самое малое, чем он может ей отплатить, – это предупредить о происходящем в их городе.
Леон вспомнил, как перед тем как уйти из больницы, Жека Хохол сунул в его тумбочку небольшой листок бумаги, на котором написал свой номер телефона. Леон положил его за обложку паспорта – на всякий случай, чтобы просто не объяснять никому, откуда у него чей-то номер с английским кодом. Теперь нужно улучить момент, когда он останется один, и позвонить Жеке – так будет лучше. Хохол все-таки знает свою жену и сможет предугадать реакцию. Хорошо бы, чтобы этот потенциальный мэр оказался однофамильцем – Леону меньше всего на свете хотелось причинить неприятности Марине. А в том, что эти неприятности неминуемо возникнут, он почему-то не сомневался.
…иногда бесчувствие бывает мучительней самой острой боли.
Юкио Мисима, писатель
Утро началось ссорой. Обычная такая семейная ссора – как у всех. Кто и что первым не так сказал, даже не поймешь, а выливается в приличный конфликт. Хохол держался как мог, сглаживал, пытался спустить на тормозах, но в конце концов тоже не выдержал и заорал, чем окончательно вывел и без того легко возбудимую Коваль из себя. Сочтя за благо ретироваться, Женька пошел из кухни, и вот тут едва не произошло непоправимое. Нож – тяжелый, из тех, что используют для тренировок десантники, – как-то сам собой лег в руку. Марина даже не сразу поняла, откуда он взялся, как попал на стол – обычно Хохол держал такие вещи в небольшой запирающейся беседке на заднем дворе. Но рукоять так удобно и привычно улеглась в ладони, словно всю жизнь там и лежала. Размахнувшись, Марина бросила нож, и тот, пролетев через кухню, воткнулся в дверь над самым ухом Хохла. Тот слегка дернул щекой, стараясь ничем не выдать того, что именно испытал секунду назад, услышав стремительно приближающееся к голове лезвие. Марина же, глядя на глубоко вошедший в дверь нож, вдруг поняла, что натворила. Но даже теперь она не могла показать мужу всю глубину своего ужаса, отчаяния и страха – нет, только не это, она сильнее, она всегда сильнее, она же Коваль, она не боится и не жалеет.
