Интересно, как выглядит буква закона в английском алфавите? Однобокая J или повернутая в противоположную сторону L? (Justice? Law?) В кириллице она должна бы быть философской уравновешенной Ф, как весы в руке у Фемиды, а на деле, конечно, всегда была тупо оскаленным, убийственным кириллицыным знаком Ы. Распальцовка на русском языке жестов. Стой, падла, глаза выколю!.. Убивает буква, но дух животворит. Еще тогда знали! А мы до сих пор…
Куда, кому звонить, чтобы понять, ну хоть что-нибудь понять про все эти сыплющиеся с неба одна за одной повестки? (Мысли, гладкие и круглые, будто бильярдные шары, катаются в черепной коробке. С глухим стуком наталкиваются друг на друга, отскакивают в разные стороны, не оставляя следа. Я пытаюсь сосредоточиться. С каждым ударом дело мое начинает выглядеть все более серьезным.
Temporary Restraining Order. Временный судебный запрет. Оказывается, запрещено подходить к Истице (и даже к дому, где она живет!) ближе чем на пятьдесят футов.) А если случайно мимо ее дома пройду? Сразу в тюрьму? Завтра суд будет решать, продлевать ли запрет.
И уже на последнем излете смысла понимаю: действительно нужен адвокат! Один в судейском поле не воин. Здесь даже больше, чем в СССР.
– Близнец наш выбежал, рыдая, – неожиданно четко раздается у меня в ушах любимая присказка Спринтера. Которую он произносил каждый раз после очередной победы вдогонку брату, позорно бежавшему с поля боя. Тысячу раз слышал от него. Почему-то от долгого употребления присказка становилась все обиднее.
6. У женщины-клерка. Она сказала… он сказал…
(Бостон, 24 сентября 1991 года)
На узкой, окрашенной в приглушенные серые цвета улице, ведущей к зданию суда в центре города, одностороннее движение. Лишь в сторону суда. И чем ближе, тем больше людей. Вдоль тротуаров, покрытых шевелящейся толпой, штрихпунктирная светящаяся линия пожухших листьев с морщинистыми зеркальцами луж, целлофановые волдыри на асфальте. Шипящая струя пара вылетает из огромного рыжего чайника на витрине ресторана. Теплый ветер гонит к Атлантике знакомые с детства запахи болот, клочья парно́го тумана, перемешанные как попало обрывки снов тех, кто спешит сейчас на работу. Оба призрачных города моей жизни на двух берегах океана стоят на осушенных болотах. Открываешь рот, и сразу входит в тебя этот морок, этот знакомый тонкий запах гниющей земли. Всегда жил во втором, более чопорном городе империи. В культурной столице на отшибе. Бостон для Нью-Йорка как Питер для Москвы.
Прямо напротив суда страховая компания. Жирный золотой орел над входом – родной брат орла на гордом древке Массачусетского знамени в зале суда, – отвернув нахохленную морду, испуганно прижался крыльями к стене. Рядом с массивной дверью красным аэрозолем в сером граните «Аллах велик!». С другой стороны двери уже белой краской заглавная Y – свет с поднятыми руками. Само здание напоминает очень ровно отесанную прямоугольную гору из спрессованных долларовых бумажек. Несмотря на аэрозольный призыв у себя на фасаде, идти к Мухаммеду она упрямо отказывается. Война с радикальным исламом только начинается. По телевидению о ней еще не говорят. Будущие боевики изучают в школах Коран.
Дом, Где Творится Справедливость, – невысокий беспородный дом, затерянный среди небоскребов. Внешне ничем не примечательный. Насупившийся, потемневший от гари проезжающих машин, от пропитанных страхом глаз тех, кого здесь обвиняли. Огромных усилий требует не впускать его в себя. Пятнадцатиэтажная посредственность, увековеченная в кирпиче и бетоне. С крыши грязным жгутом неба свисает проржавевшая туча. Важно расхаживают по карнизам осанистые голуби. Глухие стены, разделенные узкими окнами-бойницами на блескучие гранитные полосы. Ни единой изогнутой линии снаружи и внутри.
