– Зря так считаешь. Тичер не любит, когда его напарники путают деньги с любовью.
– Что ты хочешь сказать?
– Только то, что сказала. Тичер не простит, если русский заметит, как ты пялишься на меня, и дело из-за этого сорвется. Тебе объяснили роль или ты ни черта не понял?
– Я же не говорю тебе: давай займемся любовью сейчас!
– Ни сейчас, ни потом. Мы делаем дело и разбегаемся, ясно? Если что-то непонятно, разворачивай машину и поехали к Тичеру. Он тебе быстро вправит мозги!
– Кусаешься? – усмехнулся Мигель. – Думаешь, если ты наездница, значит, кубинскому парню и подойти к тебе нельзя? Ладно, разбегаемся так разбегаемся. А насчет русского – мы еще посмотрим, кто из нас лучше знает свое дело. Ты, конечно, умеешь раздвигать ноги, но это не значит, что тебе за это поставят памятник.
– Тони говорил, что ты предпочитаешь молчать, или я ошибаюсь?
– Не ошибаешься, – кивнул Мигель. – Думаю, теперь не ошибаешься.
Он вынул из кармана завернутый в зеленый целлофан шарик и протянул его Мишель.
– Что это?
– Подарок для русского.
– Какой еще подарок?!
– От Тичера, – коротко ответил Мигель. Мишель развернула целлофан и, немного помяв шарик пальцами, поднесла его к носу:
– Ганжа?
– Гашиш.
– Зачем? Русский не курит.
– Тичер сказал, чтобы ты сделала русскому Мэри Джейн.
– Вот как?! А больше Тичер ничего не сказал?! Вы что, охренели? Даете мне гашиш и говорите, что дальше не ваше дело? По-твоему, я сама должна разбираться с этим дерьмом?
– Тичер сказал, чтобы ты сделала русскому Мэри Джейн, – еще раз повторил Мигель. – Не понимаешь по-испански?
– Вы чокнулись!
Мигель молча продолжал вести машину, не обращая на выкрики Мишель никакого внимания.
– Я тебя спрашиваю, идиот! Тебе язык отрезали? Как я должна это сделать? Что ты молчишь?!
– Я же не спрашиваю, как широко ты умеешь раздвигать ноги, – заметил Мигель. – Ты сказала, что ты умная, вот и разбирайся сама. Но если настаиваешь, могу отвезти тебя к Тичеру. Если ты, конечно, настаиваешь, – криво улыбнулся он.
Мишель прикусила язык, и до самого Гуанабо они ехали молча.
– Твой сын похож на тебя? – спросила она, гладя его волнистые волосы.
– Конечно, ведь он мой сын.
Русский лежал на постели, прикрыв глаза.
– У тебя такое красивое тело, – сказала Мишель. – Ты нежный и хорошо умеешь любить. Если твой сын такой же, как ты, его девушке повезло.
– Главное, чтобы повезло ему, – улыбнулся русский. – Наши девушки, знаешь, они себе на уме. Парень влюбится, а окажется, что напрасно.
– Если в России плохие девушки, пусть приезжает сюда. Мы найдем ему девчонку что надо.
– Чтобы жить на Кубе, нужно здесь родиться или быть таким же авантюристом, как я. А мой парень точно не авантюрист.
– Но ведь Хемингуэй тоже родился не на Кубе?
– Хемингуэй любил риск, а Куба была для него гаванью, в которой можно передохнуть перед новыми приключениями. Однажды он сказал, что Гавана – лучшее место, если захочешь убежать от себя. Поэтому Европа не могла стать ему родным домом, хоть он и посвятил свой последний роман Парижу. И любимую виллу в Сан-Франсиско-де-Паула Хему тоже ничто не смогло заменить. Даже дом в Ки-Уэсте, где он написал «Снега Килиманджаро», был лишь тенью его виллы. Знаешь, есть женщины, а есть любимая женщина. Любимую женщину никто не сможет заменить.
– Значит, ты тоже собрался убежать от себя? Или от меня? – серьезно спросила Мишель.
– Ревнуешь? – Русский открыл глаза и подмигнул девушке. – Разве кубинка способна на ревность? Насколько я слышал, кубинка никогда не упустит возможности первой наставить рога любимому. Это ведь у вас национальный вид спорта.
