– Ружье надо.
– Есть у меня бердана, в волка навряд ли попадешь, а шуму много.
– И лошадку бы надо выделить, в один день в оба конца по бездорожью не сходишь.
Колхозный бригадир посуровел:
– Лошадь не могу дать. Не положено.
– Одумайся, что ты несешь! – Евлампий Сидорук аж побагровел. – Колхозные же ребятишки.
– Я за лошадей отвечаю, а не за ребятишек! – Бригадир хлопнул ладонью по столу.
Счетовод Иван Хмара перехватил руку:
– Не сокотись, Петрович, лошадь выделишь, а я трудоднем мужикам эти поездки проведу, и собрание утвердит. – На ухо шепнул: – Тебя чуть не прокатили на собрании, а будешь поперек – прокатят, опять вилы возьмешь и на ферму.
Возымело, каждую субботу кто-то из мужиков уезжал в Копотилову и сопровождал ребятишек. Сложив котомки в сани, они гуськом шли за подводой.
В конце учебного года всем вакоринским школьникам было наказано забрать в Копотиловской школе документы, обществом решили перевести детей в Михайловку, тут поближе, да и колхозные сливки на Ченчерский маслозавод через эту деревню возят, продукты можно отправить и на выходные всю компанию сопроводить.
Михайловские не особо дружелюбно встретили новеньких, в первый же день после занятий налетели на мальчишек с криками: «Бей хохлов!», тумаками обменялись, когда чей-то окрик остановил сорванцов. Ровесник, но крепкий паренек, парочку оплеух отвесил своим же, развел драчку.
– Сказано было с утра: не трогать, дразнить тоже нечем, они хоть и хохлы, но наши.
Подошел к мальчишке, который наклонился у плетня и пережидал кровь, капавшую из разбитого носа.
– Ты откинься на спину, скорей присохнет. Как зовут?
– Гришка.
– А я Ванька, Ермаков фамилия. Полежи. – Сам присел рядом на корточки. – Скажи своим, что больше никто не тронет, наши вообще-то не драчливые, видно, нынешним днем на солнце пятна.
– Кто на солнце? – переспросил Васька.
– Возмущение в природе, я читал, пишут, что на психику действует, дураком человек делается.
Васька приподнялся на локоток:
– Ермак, который на диком бреге, тебе не сродственник?
Иван небрежно пожал плечами:
– В своих, должно быть, фамиль так просто не образуется. Твоя какая фамилия?
– Хмара.
– Это по-каковски?
– А я знаю?
– У бати спроси. А вообще-то надо бы в книгах поискать, есть такие, в которых каждое слово разъемачено. Ну, ладно, нос присох, пошли. Ты где на квартире стоишь?
– У бабки Алферихи.
– В соседях будешь, только с бабкой тебе не повезло, ведьма. Я к ней в огуречник нынче залез, а она с дрыном поджидала, исполосовала мне спину, до тех пор драла, пока через плетень не перескочил. – Ваня весело засмеялся. – А дома мать добавила, со всех сторон бедному Ваньке прибыль!
Закончился год, в колхозах и совхозах подводили итоги, готовились к очередной районной партийной конференции. Прошел слух, что Стрекалёв уезжает из района, и не ясно, кого рекомендуют на его место. Хмара только что стал вторым, да и в обкоме на него зуб имеют. Больше склонялись к тому, что привезут со стороны. Долгушину этого очень бы не хотелось.
– Ну-ка, Владимир Тихонович, переубеди меня. Мы тут родились, полжизни положили, а в район руководить присылают чужого человека. Правильно это?
Парторг кашлянул:
– С точки зрения расстановки партийных кадров – правильно. Обкому виднее.
– Виднее! А у нас, получается, неважное зрение? Вот у тебя есть конкретное предложение по первому секретарю?
– Нет. Хмару не будут рекомендовать, своенравных не любят, Терехова тоже навряд ли, а других нет.
