Карл хорошо понимал, что творится в душе сладострастной одалиски.
– Да о чем мы говорим? Десять минут, – и трое суток блаженства! Жизнь дается один раз! Или, может, он лучше меня?
– Он вообще никакой.
Его грубый напор, кажется, возымел действие. Глаза Барбары наполнились слезами.
– Меня используют, как ширму. Вот так.
– Погоди. У него есть другая?
Теперь она смотрела в сторону.
– Стоп! Он что, педераст?
Барбара засунула нос между голыми коленями и всхлипнула.
Карлу вдруг стало жалко эту надменную, лощеную берлинку, – было ясно, богатство и все, что можно купить на деньги, не дали удовлетворения в самом любимом деле жизни, – постели.
– Контракт, – сказала она глухо и подняла мокрое лицо.– Я корчу из себя довольную супругу, Йоганн живет в свое удовольствие.
– Прости.– Он покачал головой.– за ту шутку, чтобы спать с ним вместо тебя.
– Он бы не отказался, – зло сказала Барбара. -Иногда мне хочется покончить с этим. Рассказать всем, как живу, или отравиться… или отравить его.
– Так будь горда, что каждый раз, когда мы… ты делаешь из него идиота.
Она вскочила. Громадные груди метнулись из стороны в сторону:
– Идем! Дай мне халат!
Он взял ее за талию, прижал к себе и поцеловал.
– Майн Цукеркнохен, я никогда не предам тебя! И никто ничего не узнает! Обещаю!
Кабинет химического барона, как и положено, дышал довоенным консерватизмом. Бегемотоподобный стол, тяжелые шторы, кованые светильники-бра с прямоугольными абажурами. Неяркий свет упал на толстый турецкий ковер.
На стене висела картина, кажется, Альбрехт Адам. Лошади у крыльца, неплохо. И дорого.
Хозяйка дома выпустила его руку из своей, запахнула кружевной халат, и решительно направилась к книжным полкам. Она протянула руку к одной из книг, нажала на корешок и за книгами открылась дверца сейфа.
– Вот здесь спрятана игла, на ней яйцо, а в яйце его смерть, – мстительно сказала женщина.
Не совсем точная цитата, подумал Карл.
Барбара отщелкала круглой рукояткой с делениями нужные цифры и открыла сейф.
– Здесь куча бумаг.
– Давай, я посмотрю.
Он осторожно оттер величественную любовницу в сторону и запустил руку в сейф. Бумаги, бархатные коробочки, несколько толстых пачек, – марки, доллары, фунты, пачка ценных бумаг…
Карл взял несколько верхних документов и протянул Барбаре.
– Включи, пожалуйста, настольную лампу. Я посмотрю эти.
Пока она поворачивалась, тянулась к выключателю и укладывала листки на зеленую кожу стола, Карл Кюла ощупал дно сейфа. В дальнем углу лежало то, для чего он в течение последнего месяца играл Ромео при девяностокилограммовой Дездемоне. Ухватив «это» указательным и средним пальцами, он ухитрился опустить его в набедренный карман, повернуться к хозяйке, и обворожительно улыбнуться.
– Знаешь, мон шер, а ведь ты права. Твой муженек не такой дурак. Здесь нет лекарственной документации. Только деловые бумаги. Мне жаль, что я тебя расстроил.
Она растерянно развела руки:
– И все это зря?
– Получается так… знаешь, дорогая, уже поздно. Лучше все вернуть на место, закрыть сейф и постараться забыть о нашей маленькой шалости.
Она беспомощно смотрела на него.
– А мне так захотелось помочь.
– Ты и помогла. Теперь я тебе помогу убрать здесь все, и ты станешь провожать своего мышонка. Мышонку надо отдохнуть. У нас ведь встреча завтра?
Барбара коровьими глазами осмотрела его ловкую фигуру. Подошла ближе и положила ему руку куда-то под пряжку ремня.
