Каменистая гряда дальше ушла в стороны. На поваленных стволах деревьев неподвижно стояли одинаковые угловатые фигуры, несколько матерых особей парапитека что-то делали, остальные смотрели.
Особи вели себя как-то странно. Те, что занимались раскопками, то и дело нервно склонялись, заглядывая куда-то под себя и тут же отскакивая. Все их конечности работали так, словно боялись обжечься. Они что-то исследовали, что-то, что находилось в каменистом разломе ниже предела их досягаемости. Сетчатые заросли эстакадных деревьев загораживали обзор, потом остались только отдельно стоявшие деревья. Я протиснулся сквозь стволы последних растений, и у меня заломило в висках от одинаковых угловатых пятен черного и серого. Парапитек, оказывается, был тут всюду. Мордатый головастый терапод покрывал собой едва ли не все подступы склона. Трава встряхивалась в самых неожиданных местах, пропуская любопытствующие взгляды, в коридорах темноты совсем близко кто-то стоял, они все чего-то ждали. Пресловутый феномен Геры в ожидании знаменитой местной грозы тоже явно чувствовал себя не в своих носках. Они практиковали один и тот же способ охоты: обездвиживали добычу, забрасывая камнями. Иногда удерживали цепкой паутиной корневищ, давя чем придется. Кто это был, они выясняли только после того, как пойманный больше не двигался.
Темный воздух над лесом начинал двигаться, галдящий рой кистеперых лягушек щелкал перепонками, вис в воздухе и на ветвях, ветви кое-где не выдерживали, пригибались и под тяжестью с треском срывались вниз, летуны снова поднимались вверх, кусаясь и цепляясь за что можно. Я с самого начала решил повернуть назад, обойти занятую территорию стороной и не искать неприятностей. Кассетник обоймы был пуст, и проблемы чужой охоты меня не касались, – что вообще могла значить преждевременная гибель одного зверя, когда в пропасть шагали целые виды? И меньше всего в мои планы входило связываться с питеком. В таком настроении и в таком количестве их лучше было не трогать. Сегодня был не мой день. Не знаю, почему я не свернул, головная боль, наверное, помешала.
Мной вдруг овладела страшная истома, невыносимая, нестерпимая скука и брезгливое чувство ко всем без исключения исходам со стороны моих перетрудившихся за день мозговых клеток. Моя дорога домой тоже никого не касалась.
Впереди, будто из-под земли, доносилось урчание далеко не кроткого зверя, многообещающее и сдавленное. Там что-то происходило, в тех камнях, что-то такое, что держало всё присутствие в напряжении. Пойманный явно не проходил по категории легкой добычи, даже из невыгодного положения заставляя всех разом дергаться назад и менять диспозицию.
Я шагал теперь как никогда спокойно, неторопливо и уверенно, равнодушными глазами глядя прямо туда, где лежала пара каменных глыб. Кто бы это ни был, тропа его жизни подошла к концу. Я снова чувствовал себя способным принимать взвешенные решения, труднопредсказуемые для всех и единственно возможные, на всякий случай распаковав на бедре стропорез. Я словно отмерял шагами смысл своей жизни, свою собственную территорию мучительных поисков, закрепленную за мной по праву рождения и не подлежащую двоякому толкованию. И словно не было прежде череды столкновений между ними и мной, и никогда не ходил я по краю пропасти.
Парапитек маячил то на камнях, то внизу, запуская длинные конечности куда-то далеко под обломки и тут же отдергивая их назад. Собравшиеся, казалось, стремились как можно скорее закончить со всем этим и отбыть куда-нибудь подальше переждать непогоду.
