В пятницу Левон приехал к ней с большой корзиной фруктов и свежей рыбой в пакете – его знали, кажется, на всех рынках и отбирали лучший товар. Он поцеловал Марьяну и, перед тем как пойти мыть руки, бросил на стол цветной буклет с рекламой Фонда содействия развитию жилищного строительства. Крикнул уже из ванной:
– Посмотри, там у них мероприятие в рамках форума. Твой Измайлов чего-то будет докладывать.
Марьяна открыла буклет. Возразила:
– Это Максим Измайлов. Его сын от первого брака. Я тебе рассказывала. Георгий был женат на моей родной сестре Веронике, она погибла. У нас была сложная, но дружная семья. Все развалилось после смерти моего отца…
Но, увидев чуть ниже имя бывшего мужа, она ощутила привычный кислый вкус во рту, физический признак досады. Левон вышел в кухню, вытирая шею полотенцем:
– Давай уже расставим все точки над «ё». Хочешь, я сам с ним встречусь и поговорю? По-мужски. Так будет проще, нет?
Марьяна понимала, он прав – в конце концов, нельзя просто зажмуриться перед будущим и провести так остаток жизни. Она зябко передернула плечами, ей захотелось, чтобы Левон почувствовал ее страдание.
– Нет, ты один не сможешь ничего решить. Я должна сама.
Он заглянул ей в лицо. Хлопотливо, словно извиняясь, приобнял:
– Что ты? Расстроилась? Ну прости.
– Нет, ты прав. Хвост нельзя рубить по кускам. Только пойми, для меня это все еще очень, очень больно.
– Скажи, что мне сделать? Я тоже не могу смотреть, как ты мучаешься.
Он погладил Марьяну по волосам, она прижалась щекой к его ладони:
– Давай назначим встречу, я готова. Спасибо тебе за все.
– Ну что ты, Маша, – Левон застыдился, начал подворачивать рукава рубахи. – Где фартук? Сейчас мы такой закатим пир!
Марьяна поднялась и, сама повязывая фартук вокруг его объемистого живота, задумалась о странном противоречии жизни. Мужчина, который давал ей то, о чем мечтает каждая женщина, – букеты белых роз, заботу, уважение и страсть, любил не саму ее, а эту навязанную ей роль несчастной, слабой, обманутой жены. В то время как другой мужчина, который знал и понимал ее до нитки и был по-настоящему близок ей, – он не любил ее. И, возможно, теперь уже ненавидел.
Ужасно легко быть бесчувственным днем, а вот ночью – совсем другое дело.
Эрнест Хемингуэй
После отпуска, начиная с сентября, Игорь работал без выходных. Свалились новые проекты, нужно было срочно разбросать их по исполнителям. В октябре просел валютный рынок. Прижимистые клиенты начали урезать бюджеты, вычищали сметы. Были вопросы к рабочим и проектировщикам. Одному заказчику криво установили камин, другой остался недоволен сложной и дорогой водяной панелью. Все почти жаловались на качество столярных работ, нужно было искать нового подрядчика.
Игорь тратил на мелкие конфликты слишком много энергии, злился на себя и на менеджеров, которые беспечно пили чай и болтали на офисной кухне. Вспоминал шутку Георгия о том, что капиталисту поздно конспектировать Маркса.
Но проблемы забывались, когда он принимал хорошую работу, видел законченный интерьер, в котором получалось удачно соединить несочетаемые стили, слышал от клиентов слова благодарности. Ему нравилось делать мир немного лучше. Впервые в жизни он ощущал себя хозяином своей судьбы. Менеджеры, заказчики, подрядчики ничего не знали о его прошлом, и минутами он сам начинал верить, что сможет забыть и ремень отчима, и липкие прикосновения Майкла Коваля, и черного старика с расколотым надвое черепом, который все реже навещал его во сне. Он хотел избавиться от этого груза, от внутренней раздвоенности и сложности, которой не было в других, обыкновенных людях.
