– А тебе что за дело? – раздался недовольный голос с задней скамьи.
– Да так! Я всего лишь интересуюсь, чем и как можно пробиваться в нашей славной столице, чтобы преждевременно не протянуть ноги.
– А кто ты такой сам?
– Я бедный крестьянин с окраин Санди, – с беззаботной улыбкой на лице ответил новый странный пассажир. – Сегодня я наконец-то решил уехать отсюда в надежде заработать денег
и посмотреть мир!
С задних скамей послышался вздох.
– Еще один, – с укоризной проворчал кто-то из пассажиров.
– Ну что, неужели и вправду все гораздо хуже, чем я думал? – продолжал улыбаться мужик. – Удастся ли мне прожить хотя бы пару дней по приезде?
Молчание было ему ответом. Уинфред усмехнулся было, но тут же смущенно опустил глаза, ловя укоризненные взгляды. Черные от копоти лица пассажиров были угрюмы и безучастны.
Улыбка постепенно сползала с довольной физиономии мужика. Был он каким-то странным и необычным среди всего этого сборища потертых жизнью работяг и мастеровых. Похожее чувство Уинфред испытывал в детстве, когда, пробуя присоединиться к толпе играющих соседских детей, нарывался на недоуменные взгляды и выслушивал разные нелестные замечания и прозвища.
Он мог не опасаться насмешек и подколок лишь в небольшом кругу приятелей, которые ни разу не тыкали в него пальцем и не кидались переспевшими яблоками. Это были дети фермеров с окраин, а также сыновья торговцев, заезжавших порой в родную деревню. От них и от отца юноша узнавал новости о происходящем в ближайших окрестностях и больших городах. Некоторые рассказы порой захватывали дух, но чаще всего все было скучно и заурядно, временами даже трагично для простых работяг, и подвыпивший отец, вваливаясь вечером в дом, недовольно рычал: «Конец очередному суконщику из Питтсборо», затем, напевая себе под нос похабные песни, скрывался в своей комнате.
Джорди же был полной противоположностью брата. Будучи легкомысленным и крайне беспечным, он общался со всеми соседскими детьми и подолгу грустил, когда мать заставляла его целыми днями полоть грядки и пасти овец.
Мужик тем временем отчаялся услышать ответ на свой вопрос и тупо уставился в пол.
– Кто там интересовался работой? Тебе придется изрядно попачкать свои руки, сынок! – усмехнулся румяный толстяк в потной грязной рубахе. Мужик вздрогнул и обернулся.
Затем посмотрел на свои ладони, шершавые от мозолей и черные от грязи.
– Очередной наивный белоручка, – подхватил работяга с передней скамьи. – В доме его быстро приучат к настоящей работе!
Толстяк поднялся со своей скамьи и, подойдя к мужику, продемонстрировал ему свои огромные лапищи, черные и испещренные волдырями.
– В столице есть одно замечательное место, в которое частенько заглядывают любопытные путешественники и наивные торговцы волшебным порошком. Называется оно угольной фабрикой.
Хохот усилился, даже кухарки на миг прекратили болтовню и улыбнулись. Толстяк посмотрел по сторонам, довольный произведенным эффектом, и похлопал мужика по плечу.
– Мальчишки вроде тебя держатся там пару-тройку недель, затем, слегка приуныв, заканчивают путь в сточной канаве.
Вскоре уже почти вся передвижная платформа хохотала над изумленным смущенным мужичком, прижавшимся к углу скамьи, стараясь не упасть. Лишь две кухарки в углу продолжали болтать
о своем, не обращая внимания на всеобщее веселье, да братья молча и изумленно наблюдали за происходящим.
