Точно такие же семьи я увидел и на вокзале. И все они имели один и тот же состав. Мама – пупс, папа – пупс, и с ними их дети – маленькие свинки-копилки. Ну, прямо конфетные человечки грушевидной формы. Щеки розовые, кожа, как корка яблочного пирога красивая. Расцеловать? На вкус попробовать? Ан нет, пальцем не тронь. Глазурь и гармония. Походка бойца сумо плюс легкость мыслей-слов.
Все казалось игрушечным и несерьезным. Желтые стены, красные крыши, зеленые двери. Пока я стоял с открытым ртом и с завистью рассматривал дома, меня сбили с ног. Все произошло так быстро – секунда и я локтями ударяюсь об асфальт. Оказалось, меня сбил пухлый хулиган на миниатюрной машине. Из машины мне в руки посыпались какие-то разноцветные шарики. Я набрал их целую горсть, и, попробовав один на вкус, понял, что это конфеты. Мальчишка заплакал, став звать взрослых на помощь.
Из дома напротив послышалось ворчание. Дверь открыл человек с большим пузом. Он поправил подтяжки и пригрозил мне пальцем.
– Опять крысеныш ты грызешь мое спокойствие. Тебе изгонять, падла, кто разрешал?
После этого он повернул голову в сторону и кому-то крикнул:
– Марыся!
Из-за угла вышла толстая девочка с прической «под горшок». Она дебильно улыбалась и ковыряла в носу. Человек с большим пузом что-то достал из кармана и дал съесть девочке.
– Ты ж моя сахарная. На, вот. Погрызи.
Марыся громко пустила газы, смеясь и хрюкая от удовольствия. Запах пошел тут же. Странно, но газы девочки показались мне даже ароматными, словно вместо кала в ее кишечнике были рождественские сладости.
Улица зашевелилась. Местные поочередно выходили из своих домов и собирались вокруг меня. Они следили за моей реакцией и, скорее всего, знали, что мне страшно. Я чувствовал себя обезьянкой в зоопарке, которую каждый хотел передразнить и напугать. Кто-то из толпы подбежал поближе и насильно запихнул мне в рот конфеты.
Послышался смех:
– Гля, как пляшет? Бродяжка зассаная. У нее вон пена изо рта!
У меня вдруг началась рвота. Мое тело, как пожарный шланг, стало выблевывать пену. Свинусы попятились назад, и я в момент обрыгал пеной автомобиль мальчишки. Меня не переставало трясти. Нет. Не просто трясти. Я бился в конвульсиях, не понимая, что со мной происходит, и почему меня так ненавидят. Толстые щеки свинусов продолжали угрожающе надвигаться на меня:
– Хочешь конфетку сладкую? Как попку бога сладкую?
Слова больше не звучали для меня. Я перестал их слышать. Каждое следующее оскорбление всплывало перед глазами в виде субтитров, точно я попал в старый черно-белый фильм. Но свинусы не унимались:
– Пока дети спят крепким сном, их родители совершают преступления, и в этих преступлениях кроется секрет невинности каждого виновного на земле, но ты, видимо, абортыш, совсем обнаглел. Загадил нашу улицу, наши конфеты и наших детей.
Вместо ответа из моего рта вырвался мощный фонтан пены, и меня отбросило назад. Мне очень повезло. Очутившись на приличном расстоянии от свинусов, я смог подняться и кое-как добежать до вокзала.
Не понимаю, как мне это удалось. Помню, как кричали в спину. Как угрожали помню. Дверь купе до сих пор стоит перед глазами. Наверно, все-таки случилось чудо.
Я закрыл уши руками, засыпая под разъяренные удары по вагону, и больше не боялся. Может быть, так сработал мой организм. Не знаю. Но я больше не боялся. Я перестал дергаться, сел ровно и успокоился. Последнее, что я запомнил, – как тронулся поезд.
