Илья оставил для Ешу свет в коридоре, а сам пошел спать. Он тут же заснул, и ему – как часто бывало – ничего не снилось в ту ночь.
Утром Илья не сразу заглянул в коридор; он надеялся, что Ешу исчез. Илья был склонен верить в чудесное. Но Ешу остался на месте и не тронул мятную жевательную резинку.
Илья обдумал ситуацию и позвонил своей знакомой; она была из Доминиканской Республики и понимала в этих вещах.
Та встревожилась и объяснила, что делать. Илья обмотал Ешу салфеткой и положил в кожаный рюкзак оливкового цвета. Он купил этот рюкзак случайно, в дождь, когда забежал в маленькую лавку в Гринвич Виллидж спрятаться от воды. Рюкзак ему сразу понравился, и Илья часто жалел, что в него нечего класть.
Он зашел в газетный киоск на углу и попросил толстого пакистанца разменять деньги. Илье было нужно шестнадцать монет. Достоинство монет не имело значения, только количество – шестнадцать.
Он дошел до Централ Парк и пошел вверх, в сторону Гарлема.
Было воскресенье, и люди, заботящиеся о своем здоровье, бегали по большому кольцу вокруг парка. Среди них медленно ездили конные кареты с ранними утренними туристами.
Илья дошел до 97-й и направился к городскому водохранилищу. Вдоль его берегов росли кусты, а выше, в Аптаун, парк становился все более густым и нелюдным.
Илья нашел небольшой пригорок, обросший нерослыми городскими деревьями. Он вынул фигурку из рюкзака и поставил на салфетку, в которую та была завернута. Ешу смотрел слепыми глазами куда-то мимо Ильи и видел там его судьбу. Или чью-то чужую. В любом случае Илья не хотел рисковать.
Он обложил Ешу шестнадцатью медными пени и отошел.
Затем Илья повернулся к фигурке спиной и сказал формулу:
– Забери, что не мое.
Потом, как его научила подружка-доминиканка – у нее была удивительная манера целоваться: словно она выпрашивала прощение, – Илья пошел прочь, не оглядываясь. Несчастья и чья-то чужая судьба остались в Централ Парк, недалеко от 102-й Стрит. Илья надеялся, что там их никто не найдет.
Антон так и не появился. Официант уже несколько раз подходил к Илье и выразительно спрашивал, не хочет ли тот что-нибудь еще. Официант был новый: Илья его раньше не видел. Обычно их обслуживала тощая тетка с косой. Ее звали Мелани, и, услышав однажды акцент Ильи, она сообщила, что тоже полька. Вернее, ее дед когда-то приехал из Польши. Илья не стал объясняться: из Польши так из Польши. Они с Антоном всегда оставляли ей хорошие чаевые.
Он расплатился и вышел на улицу.
У лестницы, ведущей в метро (из метро?), худой косматый пуэрториканец пытался заинтересовать прохожих громким шепотом:
– Дурь, дурь, реально крутая дурь.
Шепот таил в себе обещание побега, которому было суждено не удаться.
Илья остановился у пластикового ящика из-под пепси с разложенными на нем фальшивыми “ролексами”. Негр улыбался ему глазами и ртом.
– Оштрафовали тогда? – спросил Илья. Он подумал, что хорошо бы что-то купить, какую-то мелочь, из солидарности.
Негр не отвечал. Он перетасовал часы и браслеты на газете поверх ящика. Негр посмотрел на Илью и снова улыбнулся. Илья хотел улыбнуться в ответ и вдруг осознал, что улыбка предназначена не ему: негр смотрел вверх, словно там был кто-то выше Ильи. Илья оглянулся: перед ним стоял Роланд.
