Обратил взгляд на вновь вошедших: вот и барон фон Вальдштейн со своей матерью пожаловали. Хорошо что он уговорил Егора не приезжать, хотя ему безумно не хватало поддержки своего русского друга.
- Вот ты где, - запыхавшись произнёс Дак подойдя к своему приятелю, - всё готово, распорядитель ждёт только тебя.
Ник залпом допил свой бокал, отдал его другу и надел солнцезащитные очки, благо погода сегодня была ослепительно солнечной. Спектакль начался, долой занавес!
Ник шёл к траурному залу, в который временно превратилась огромная бальная гостиная, и краем глаза отмечал, как оборачиваются к нему люди и расступаются, уступая дорогу словно Моисею. Ещё бы, единственный родственник усопших, правда отлучённый от семьи. Никто не знал подробностей, но иногда вспоминали младшего сына графа Леопольда. Наверняка собравшиеся здесь гадали, обломится ли ему что-либо от жирного семейного пирога и кому вообще достанется богатство, накопленное несколькими поколениями графов Берхтольдов.
Никлас Шульц мог гордиться своим покер-фэйсом, на котором не было видно ни одной искорки тех пламенеющих чувств, которые сжирали его изнутри. Боль. Обида. Вина. Столько всего, что приходилось сцепя зубы и сжимая до боли кулаки наблюдать, как упокаиваются останки людей, которых он, несмотря ни на что, всем сердцем любил. И искренно оплакивал их безвременный уход. И жалел... Жалел, что не нашёл в себе сил простить их и попросить прощения для себя. Так поздно осознать, что ничего уже не вернуть и придётся жить с этой горечью дальше.
Вернувшись из семейного склепа гости подались к столам, чтобы почтить память молодого графа и его жены. Никлас был благодарен устроителям за то, что всё шло своим чередом и не требовало его непосредственного участия. Он задержался у могилы, чтобы побыть одному, и присел на кованую лавочку.
Справа от него покоился граф Леопольд Берхтольд. Их с Феликсом общий отец. Тот, который банально согрешил со своей секретаршей, матерью Никласа, и нашёл в себе силы признать своего сына, а после её смерти забрать его к себе на воспитание. Правда фамилию свою ему так и не дал.
Никлас вспомнил, как напуганным шестилетним мальчишкой он стоял на пороге этого огромного дома, где ему предстояло провести последующие годы. Феликс был старше его всего на несколько лет, а потому Ник быстро приобрёл в его лице друга. Даже удивительно, что не было у них вражды или зависти. Они делили друг с другом тяготы учёбы, ненавистные уроки этикета, шалости, за которые попадало обоим.
Надо отдать должное, Леопольд Берхтольд практически не разделял своих сыновей, давая поровну им и знания, и наказания, и поощрения. Но всегда говорил, что Ник не сможет перенять титул, как незаконно рождённый, хотя он и признал его как сына. Слишком уж граф был педантичен в этом вопросе, а его жена, графиня Лоренца, слишком непреклонна.
Со своей мачехой у Ника сложились очень сложные и предельно холодные отношения, так как женщина хоть и приняла мальчика в свой дом, но не в семью. И простить измену графа так и не смогла, вымещая свою ненависть на пасынке.
Ник прикрыл глаза, чтобы прогнать набежавшие слёзы. Многое бы он отдал, чтобы вырасти в обычной, но любящей семье. А так... Он не знал, что это такое, потому и не хотел иметь жену, которой со временем стал бы изменять, как его отец, детей, которых не знал бы как воспитывать. Не было в его жизни другого примера, кроме несчастной одинокой матери, рано покинувшей этот мир. Кроме вечно недовольной холодной мачехи и занятого хмурого отца. Только Феликс, с которым так по глупому они поссорились из-за Ханны. А теперь нет и его... Их обоих. Судьба, мать его, непредсказуема.
