Сувенир для бога - страница 20

Тем временем ментор отроков не на шутку разгневался:

– Да как ты смеешь сомневаться в моей честности, Ксилл?! Запомни: всякая душа в моем доме желанный гость! Какой бы при этом она ни была заблудшей овцой… В отличие от таких, как ты – дьявольское отродье!

– Ну-ну, поумерь свой пыл, Братислав! – зарычал здоровяк Ксилл. – Давай, показывай свои петушиные дары. А я еще погляжу, отдавать ли за них грешные душонки… Да, и не забудь, рогатый ментор, что твоя дочь в моих руках! А тебе ли напоминать, как мои воины охочи до рогатеньких самочек. А-ха-ха-ха!

Братислав молча стерпел оскорбление. В первый момент показалось, что он глубоко подавлен злым намеком Ксилла. Братислав понурил голову, словно раздумывая, что бы ответить демону… Но вдруг, вскинув рога, яростно крутанул головой, спеша избавиться от уныния и слабости духа – его благородные оленьи рога с шумом врезались в густой от брызг воздух. Ш-ш-ш-шахх! Ментор вонзил взгляд в первого, кто попался ему на глаза. По роковой случайности или по велению его сердца весь гнев и ненависть Братислава обрушились на Дьяченко. Не отводя взгляда, тот принял удар. Вздохнул лишь: «Поделом мне. Такую девчонку подставил…»

По приказу Ксилла хлопы принялись осматривать коробы с жертвоприношениями. Слуги Виораха вели себя бесцеремонно. Хищно копошились, точно корабельные крысы, переругивались противными писклявыми голосами, совали грязно-серые усатые морды в то, что люди с любовью и верой собрали богам своим. Придирчиво перебирая прекрасные эрро, небрежно швыряя их под ноги, пиная, роняя в морскую бездну, хлопы непрерывно задирали кротких отроков – оскорбляли не до конца понятными Дьяченко выкриками, жестами, щелкали мечами по оленьим рогам. Слуги Виораха чувствовали себя хозяевами положения.

Глядя, как племя отроков стойко сносит унижения хлопских крыс – так Дьяченко в душе прозвал омерзительных посланников дьявола, – он вдруг почувствовал приближение чего-то очень важного, неизбежного для терпеливых спасателей душ и для него самого. Это довольно странное, тревожное ощущение, пока еще не осознанное и неизъяснимое, нашептано было рассудку одним лишь внезапным предчувствием: «Вот явится скоро новая беда, и новый дар обретешь ты со страданием чудным». А потом пришло к Дьяченко совсем уж необъяснимое: «Все, что видел ты и ощущал до сих пор, подобно прелюдии, присказке, разговору вокруг да около. Но совсем скоро все станет на свои места, обретет долгожданную ясность и смысл, и события понесутся, не оставляя времени на раздумья».

Внимая с открытым ртом и испуганными глазами собственным ощущениям, Дьяченко пропустил момент, когда из люков в тране возникли новые невиданные создания, больше похожие на тени, чем на порождение живой природы. Жемчужно-серые, как пепел, они казались совершенно бесплотными. Они держались друг за дружку с какой-то отчаянной цепкостью. Двигались по пристани неровной дрожащей вереницей. Ветер нещадно трепал их, как веревку с бельем: тех, кто возглавлял и замыкал шествие, то и дело отрывал от земли, силясь унести с собой в штормящее море.

Волнуясь, отроки взялись пересчитывать пепельных, отводить их в сторону, в безопасное место – подальше от крысоголовых и их ужасного судна. Дьяченко оказался рядом. Ему удалось как следует разглядеть вновь прибывших. Поначалу Вальке показалось, что у пепельных незнакомцев нет лица – лишь серые овалы, гладкие и чистые, точно вечность расчистила их для нового живого письма… Затем, всмотревшись, Дьяченко обнаружил-таки едва уловимые очертания бровей, глаз, губ, едва намеченный рисунок носа. Не лики, а древние письмена или графические заклинания, истертые временем и забвением!.. Вид душ поразил Дьяченко, заставил глубоко переживать – он никак не хотел смириться, что и ему суждено воплотиться в пепел. Да он и был бы пеплом – душой-сырцом или душой-отголоском, кабы не воля Братислава и его славной Амелиски.