– Я никак не могу пропустить вас, сэр, – повторил упрямый солдат.
Я велел Бараку сбегать к сержанту Ликону и попросить его направить кого-нибудь нам на выручку. Через несколько минут Барак вернулся в сопровождении здоровенного солдата, несомненно уроженца Кента, который непререкаемым тоном приказал караульному пропустить нас в город. Недовольно ворча, бдительный страж отпер огромные деревянные ворота.
Пока мы шли по Стоунгейту, на небе заблистало солнце и город начал оживать. Нам сопутствовал грохот раскрываемых ставень; люди, распахнув окна, выливали на улицы содержимое ночных горшков, вынуждая нас держаться ближе к домам. Лавочники появлялись в дверях своих лавок, зазывая первых покупателей.
– Что-то вы сегодня не слишком разговорчивы, – обратился я к Бараку.
Вчерашний наш разговор не выходил у меня из головы.
– Вы тоже.
– Я скверно спал, – сообщил я и добавил после минутного размышления: – Мысли о Бродерике не давали мне покоя.
– И что вас тревожит?
– Вы же знаете, согласно полученным мною распоряжениям я должен доставить арестанта в Лондон живым и здоровым.
– И вы опасаетесь, что тюремщик будет чинить вам в этом препоны?
– Нет, – покачал я головой. – Конечно, ему доставляет удовольствие изводить заключенного, но я уверен, что сумею положить этому конец. Меня беспокоит сам Бродерик. Он уверен: все мои попечения направлены лишь на то, чтобы в целости и сохранности передать его в руки лондонских палачей.
– Ну, этим ребятам вы окажете, что называется, медвежью услугу, – усмехнулся Барак. – У человека, который сломлен телесно, язык развязывается быстрее. А так им придется изрядно повозиться с этим вашим Бродериком.
– Он заявил, что будет хранить молчание. И никакие пытки не заставят его говорить.
– Лорд Кромвель утверждал, что под пытками заговорит любой, – бесстрастно проронил Барак. – И он был прав.
– Знаю, – кивнул я. – Но, по моему разумению, Бродерик принадлежит к тем, кто опровергает общие правила.
– Ну, в Тауэре он окажется еще не скоро, и за это время многое способно измениться, – заметил Барак. – Возможно, он решит, что упорствовать в молчании не имеет смысла. А может, откроются какие-нибудь новые обстоятельства, которые сделают его признания не столь уж важными. Как знать? Так или иначе, сейчас вы облегчаете его положение, и он должен питать к вам признательность.
– Избежать пыток Бродерику вряд ли удастся, – возразил я. – Кранмер уверен в том, что ему известно нечто чрезвычайно важное. Его подвергнут допросу с пристрастием. И если он в конце концов заговорит, его вынудят к тому нечеловеческие страдания.
– А разве, отправляясь сюда, вы об этом не задумывались? – спросил Барак, и какое-то неуловимое выражение мелькнуло в его взгляде.
– Скажу откровенно, мне было не до размышлений. Все эти хлопоты, связанные с похоронами отца и с приведением в порядок его дел, заставили меня забыть обо всем. К тому же перспектива получить щедрую награду очень меня окрылила, – добавил я с косой ухмылкой.
– Сейчас вы выглядите не окрыленным, а пришибленным.
– Знаю без вас, – буркнул я. – Господи боже, как бы мне хотелось со всем этим покончить и вернуться в Лондон! – добавил я с жаром.
– Мне тоже.
Проходя по Питергейту, мы услыхали перебранку: двое солдат, вооруженных дубинками, гнали к городским воротам с полдюжины оборванцев. Поравнявшись с ними, я замедлил шаг, ибо в парне с бородавкой на носу узнал воришку, который пару дней назад пытался похитить корзинку у Тамазин Ридбурн. Сообщник его тоже был здесь. Судя по лицу Барака, он тоже узнал наших давних знакомых. Я торопливо приблизился к одному из солдат.
