– Мы чуть-чуть! – попытался оправдаться Иван.
– Вот Маруся-то щас вернётся, дак устроит вам чуть-чуть! Вы её знаете! – не унималась Анфиса.
– Она может! – Егор поднял вверх палец. – Недавно на базаре одного мужика так отчитала, что он, бедный, уж и не знал, куда деваться. Они с дочкой на рынок ходили. Нюта шла впереди, а Маруся чуть приотстала. И вот какой-то торгаш, зазывая народ, схватил Нюту за руку. Ну, Маруся ему и устроила! Как он потом жалел об этом, как умолял о пощаде! И ведь, заметьте, она не кричала, не ругалась. Но так с ним поговорила, что он, бедный, чуть под прилавок не залез. А когда она околоточного позвала, мужик тот готов был даром ей весь товар отдать, только бы отступилась. Это мне дочка потом рассказывала, посмеялись мы с ней тогда.
Все улыбались, глядя на Егора.
– Молодец сестрица! Никому спуску не даст! – похвалил Иван.
– Пойдём-ка, зятёк, я тебя спать уложу, пока ребята не вернулись. Может, уже и протрезвеешь к их возвращению, не то придётся тебе самому от жены прятаться, как тому торговцу.
Егор согласно кивнул и пошёл за тёщей.
Через какое-то время Степан с Тимофеем закатили во двор тележку, доверху наполненную берёзовыми вениками. Следом за ними шёл Сашка, неся несколько веников, связанных попарно и перекинутых через плечо. Маруся и Нюта держали в руках корзинки, полные земляники.
– А где же Ася? – с тревогой спросила вышедшая на крыльцо Тюша.
– А её там, у речки, какой-то кавалер поджидал, так она с ним осталась, обещалась скоро прийти, – ответила Маруся.
– Какой кавалер? – удивилась Тюша.
– Тебе лучше знать! – развела руки Маруся.
– Нюта! Ты знаешь про этого кавалера? – начала допрос Тюша, спускаясь с крыльца.
Нюта пожала плечами и бочком двинулась к бабушкиной избе.
– Стой! – закричала ей вслед Тюша. – Я вижу, что знаешь!
Но та уже юркнула на крылечко и скрылась за дверью.
– Тюша! Ты чего? – вскинула брови Маруся. – Она взрослая девица! Сейчас поговорит с парнем и придёт. Ничего с ней не случится!
– И правда, чего это я? – садясь на ступеньку, проговорила растерянная мать.
*Го́лбец – подполье (диал.)
Ася смотрит на Данилу и глазам своим не верит. Перед нею как будто другой человек. Ладонь левой руки перебинтована, только кончики пальцев торчат из-под повязки, на правой щеке не зажившие ещё следы ожогов, волосы из-под картуза совсем не видны. Тоже обгорели? Или коротко пострижены? Зелёные глаза стали другими, в глубине их засела боль. И сам он какой-то другой, пережитое как будто сделало его старше на годы. В первый момент, когда Данило окликнул Асю, девица даже не узнала его. А потом словно обожгло изнутри – Господи, что же с ним сделалось?!
Они сидят на берегу реки, на выброшенной половодьем большой чёрной коряге.
– Неужели ты ничего не слыхала о пожаре? Уже почти месяц прошёл. И в газете, говорят, про него прописано было, в «Екатеринбургской неделе».
Ася пожимает плечами. Газет она не читает, никто их тут и не видит. Тётушка Маруся сказывала что-то бабушке Анфисе про сожжённые подворья, которые они видели, когда ехали сюда, но Ася и не прислушивалась к разговорам взрослых. До того ли ей было, коли Нюта приехала?! Видать, как раз про Невьянский завод и шла речь-то у них.
– Расскажи мне, что там было, – просит она, робко погладив его по перевязанной руке.
– Страшно было. Не приведи Господь пережить тебе такое. Никогда я ничего страшнее не видывал. Жар стоял жуткий, вздохнуть трудно было. Горело всё: дома, сараи, заборы. Мелкая животина, которая убежать не успела или заперта была, орала дико, охваченная огнём, крупный-то скот, слава Богу, на выпасе был. Многие люди, спасая своё добро, теряли жизни. А кто-то сразу понял, что бороться с огнём бесполезно, и убрался восвояси.
