Илья тут же возмутился наглому намеку бывшей:
– Егор, не слушай ее. Иди, поешь.
– Не, па, я спать хочу, но понимаю ваше беспокойство. Мне рассказывать особо нечего, поэтому я коротко. Последние девять месяцев моим первым воспоминанием был лютый холод и курлыкающие звуки. Я тогда силился приоткрыть глаза, зубы стучали, все тело было будто не моим. Чьи-то руки обжигали мою кожу невыносимым жаром, но я даже сказать не мог, чтобы от меня отстали, выходило только стонать. Когда у меня получилось осмотреться, оказалось, что я в небольшой рыбацкой лодке, рядом со мной на дне серебрились рыбьи спины, воняло жутко. На меня смотрела пара карих глаз. Потом я рассмотрел двух морщинистых стариков с коричневой кожей и седыми пышными усами, они что-то мне говорили, а мне казалось, что они курлыкают, как голуби. Я пытался понять, что происходит, где я, что со мной случилось, почему так сильно болит голова. Но даже имени своего не мог вспомнить.
Они привезли меня в деревушку, привели в дом, дали сухую одежду. Приходила какая-то старуха, смотрела на меня, опять курлыкала. За ней потянулась целая вереница любопытствующих. Мне было страшно. Я ничего не понимал. Но постепенно привык, и ко мне привыкли. Меня оставили у себя эти два старика. Они жили на краю деревни в небольшом домике, будто из глины слепленном и когда-то давно побеленном. Постепенно я стал помогать им по хозяйству, мыл, готовил, ждал с уловом и грустил каждую минуту. Страшно, больно жить, не зная о себе ничего…
Егор сглотнул. Илья тут же протянул ему стакан воды.
– Не знаю, сколько бы еще это продолжалось, но в деревню заехали случайно русские туристы. Услышав их речь, я понял все, что они говорили. Нельзя и передать, как я был счастлив в этот момент. Я рыдал. Они забрали меня с собой и отвезли в русское консульство. Оттуда меня сразу переправили в Москву, хоть и были у них сомнения в моей личности, но из Стамбула как раз возвращалась целая смена дипломатов. Думаю, они решили сбагрить меня в руки московской полиции.
Стоило мне ступить на землю в Шереметьево, как я вспомнил все. Это было так внезапно. Будто в моей голове телевизор включили. Сложно передать, что я чувствовал. Главное я вспомнил дикий животный страх, сковавший меня, когда наш самолет резко начал пикировать вниз, когда по салону полетели чьи-то портфели и сумочки, очки, гаджеты, даже стюардесса с тележкой. Крики и визг паникующих людей оглушали, меня будто парализовало от ужаса, даже дышать не получалось, воздуха не хватало, и кислородная маска, выпавшая в аварийной ситуации, не помогала. Больше я ничего не помню, наверное, отключился. Вот и вся история.
Пару минут в гостиной висела тишина. Илья, поглаживал сына по спине, Вика сжимала его ладонь.
– Бедный мой сыночек, за что на тебя свалились такие испытания? Ты наверно голодал там…
– Да уж, на рыбу я теперь нескоро смогу смотреть… К счастью, все уже позади, мама, – ласково посмотрев в глаза Виктории, заверил Егор, – Я рад, что дома, с вами.
– Мы тоже, – всхлипнула Виктория.
– Я пойду спать, ладно? – отпросился парень. Все дружно закивали ему. Бабушка и дедушка трогательно расцеловали его, мама обняла и позвала переехать к ней, Илья проводил сына до лестницы.
– Отдыхай. Не ходи завтра никуда, тебе нужно время прийти в себя, – сказал он.
– Спасибо, пап!
Стоило Егору растянуться на мягкой удобной кровати, как его телефон зазвенел.
