– Спасибо . отче. Может и он, поскочу узнать,
И купец Гостята поспешил к селу. Встреча со стариком пустынником обрадовала его. То был хороший знак, и может быть удастся ему исполнить просьбу умирающего, спасшего его.
Много путей было у Гостяты в жизни, и он давно узнал, есть тайные знания и тайные клады, они опасны. Но если передать их другому, может быть станет легче, и то давнее убийство не будет никого мучить, растает, как снег весной. Дорога здесь вблизи города Владимира была узкой, но утоптанной. Конь скакал быстро и весело. Вокруг росли высокие ели, Гостята смотрел , как от ветра качаются их ветки. И напевный строй мысли, который пришел к нему от песни Даниила, от слов старика снова охватил его.
Вдруг он резко остановился и вгляделся. Сбоку от дороги под елью неподвижно лежал человек, он был мертв, в груди его торчала стрела, а на левой щеке был шрам.
Старик, когда Гостята ускакал, снова наклонился над родником, тихо и бережно опустив чашу в воду, зашептал :
Студеная речка омывает зеленые берега, покрывает их серебряной росой. Говорлива и уветлива речная быстрость, сквозь леса пробираются к ней ручьи и притоки, и источники местночтимые.
Не взмути ключевой воды,
И она спасет и избавит
И в день зноя напоит тебя.
О вода, ты вода, ключевая вода!
Как смываешь ты, вода, крутые берега, так смой кручинушку с ретивого сердца,
Унеси тоску за сине море
Остуди боль горячую,
Напои всех жаждущих
В лесах, в городах, на полях чужих.
Ты чистей чистого,
Яснее ясного,
Все тайны тебе ведомы,
Пути тебе знаеми.
Говорлива и стремительная речная быстрость.
Русь покрыта родниками… В темных диких лесах, на зеленеющих полях, на берегах глубоких рек пробивается холодная струя. В знойный день от жажды умирающий путник, девица, умывающая для красы лицо свое, воин, изнемогающий от ран, певец, все зачерпнут святой воды.
Ибо прорвавшись сквозь твердь земную, она пришла к нам, как чудо.
Медленно, словно боясь спугнуть что-то, старик поднял чашу, встал, и держа ее в руках, пошел вглубь леса. По узкой тропе, протоптанной между сосен, он вышел на большую поляну. Тут росла раскидистая липа, под ней стояла изба, окруженная кустами. Их темные ветки с набухающими почками были столь густы, что летом, когда листья распускаются, все скрывалось в зелени. Чуть поодаль стоял деревянный крест. Старик подошел к двери избы и прислушался. Внутри было тихо. Тогда он поставил чашу на порог, сел рядом и задумался.
Хвойный, могучий лес шумел плавно и завораживающе. Он, казалось, изгонял из души ту тревогу, которую подобно неистребимому запаху пожара или отзвуку дальнего плача привез с собой из дороги купец. Ветви деревьев раскачивались, заговаривая тоску, и старик вспомнил, как давно, вот так же шумели ветви.
И он ушел в скит… Тогда покой вернулся к нему. Зеленое поле и темные ели вдали.
И только по ночам еще снились пожар, кровь. А потом вдруг приснилось зеленое поле и ели, зеленое поле и ели… И понял старик, что лучшее – мир душе твоей…
Люди шли к нему, думая, что он знал мудрость – он же нашел только покой. Но они шли, шли к нему и старик обрел что-то, что их утешало. Но вот этой девушке он не смог помочь. Ибо она не хотела покоя.
Ему послышался слабый стон. Он быстро поднялся и вошел в избу.
Под потолком висели сухие травы, перевязанные в пучки. Старик выбрал нужные ему, кинул в чашу и поставил ее на огонь. Жарким, медовым запахом потянуло в избе. Грешным, вражьим делом занялся дед. Ворожит он. Колдовскую траву кинул в кипящую родниковую воду. Давно было то время, когда волхв научил его. Шел Лука к волхву с божьим глаголом, но другая была у колдуна истина, не понял он, а Луку полюбил и научил тому зелью. И все же знает старик, что не грешно то дело, которое лечит человеческое сердце. Нет святее его на свете, надо его успокоить. Вот возьмет старик чашу, опоит ее пахучими травами и забудется ей все, забудется. Медовые, колдовские пары мешались с запахом соломы и солнца, падавшего из окна. Девушка, лежавшая на скамье, открыла глаза. Взгляд ее был тревожным, длинная коса спуталась, губы побелели.
