Сверкающие тени - страница 3

– Вы критикуете систему, – дрожащим от гнева голосом говорит она. – Вы не просто позволяете себе сомнительные высказывания, я слышу в ваших устах слова вашего отца и его приятелей. «Бедные районы». Вы тоже, полагаю, считаете, что люди, бесполезные для нашего общества, должны пользоваться теми же привилегиями, что и элита? Вы хотели бы, что бы мы оказывали им медицинскую помощь? Быть может, обеспечивали дополнительной едой?

Я молчу. Все знают, чем вышей рейтинг семьи, тем больше еды она получает. Разумеется, мало кто согласен заключать браки с человеком более низкого статуса. У бедняков просто нет иного выхода, как довольствоваться малым, не надеясь на какие-то послабления.

Должно быть, по моему лицу проскальзывает тень сомнения, потому что Рейна возбуждается еще больше.

– Я так знала! Вы сочувствуете им. Комиссия не зря обратила на вас внимание. Вы разделяете взгляды «Детей свободы». Вы такая же, как и они. Что же, наше общество давно научилось прижигать загнивающие раны.

Она достает из папки картонную карточку и, с видимым удовольствием на лице, медленно начинает вписывать в нее мое имя.

– Шайен Мальберн, – произносит Рейна на растяжку, – рейтинг ноль. Сочувствие террористическим группировкам. Подлежит пожизненному заключению в изоляторе.

Два года, проведенные в заключении, кажутся мне вечностью. Каждое утро нас распределяют на работу, и мы возвращаемся в камеры уже затемно. Блок особого режима имеет самый низший рейтинг. Здесь заключены те, в ком правящий режим видит особую угрозу. Моя статья одна из самых тяжелых – терроризм. Даже те, кто до Аттестации был лишен баллов рейтинга, боятся общаться с террористами. Я такая одна, а потому у меня нет особых проблем с другими заключенными. Хуже обстоят дела с питанием. Для террористов самый скудный паек. Даже на работе в больнице, где мне доверяют мыть операционные, никто даже не думает поделиться со мной едой, видя, как мне привозят тарелку с двумя тонкими сэндвичами.

Самое лучшее время дня – возвращение домой. Заключенных развозит один автобус, а потому у нас есть около полутора часов на то, что бы полюбоваться из окон на свободную жизнь и поговорить. Как ни странно, у меня появился друг.

Я замечаю Коди в первый же день работ. Не заметить его невозможно. Во всем блоке он единственный чернокожий парень. Пожалуй, ему приходится даже хуже, чем мне. Чернокожих и без того любят мало, что уж говорить о тех, кто, как я, представляет угрозу правящему режиму? Свободное место в автобусе есть только рядом с ним, и мне не остается ничего иного, как сесть рядом. В тот день нас вдвоем отправляют убираться в городском парке. Охранник приглядывает за нами издалека и по большому счету не мешает разговаривать.

– Тебя за терроризм? – спрашивает Коди, когда мы граблями собираем опавшие листья.

– Да. А тебя?

Он усмехается.

– Ты знаешь, что за черную кожу комиссия снимает сразу пятьдесят баллов?

Видя мое ошарашенное лицо, он тихонечко посмеивается.

– Ничего, наступит день.

Наступит день. Это любимая присказка Коди. Он повторяет ее каждый раз, когда охранник приносит нам еду, или кто-то демонстративно кидает на землю мусор. Я никогда его не спрашиваю, что он имеет ввиду, потому что боюсь узнать ответ.

Мне нравится с ним общаться. Семья Коди путешествовала по всей стране, и он знает миллион историй. Нас часто ставят работать вместе, а потому мои дни проходят не так одиноко, как могли бы. Он поддерживает меня, когда мысли о семье начинают сводить с ума, время от времени приносит мне еду. Проходит немало времени, прежде чем я узнаю правду – Коди оказался в заключении из-за экспериментов с компьютерной базой. Он умудрился не только добраться до зашифрованных данных элиты, но и подправить баллы нескольким десяткам черных. Выяснить сколько таких семей было и кто они, правительство так и не сумело, и Коди раздувается от гордости каждый раз, как об этом говорят. Благодаря нему люди перестали голодать и получили доступ к медицине.