Свет Азии - страница 3

И затемъ, молодой царевичъ, ни мало не колеблясь, правильно определилъ сумму всехъ этихъ атомовъ. Но Висвамитра ужъ слушалъ, преклонивъ голову передъ отрокомъ.

– Ты, – вскричалъ онъ, – долженъ быть учителемъ своих учителей! Не я гуру[3], а ты! Я преклоняюсь предъ тобой, о царевичъ! Ты захотелъ учиться у меня только для проявления присущаго тебе познания, не нуждающагося въ помощи книгъ и совмещающагося съ почтительнымъ отношениемъ къ старейшимъ!

И въ самомъ деле, господь Будда выказывалъ почтение къ своимъ учителямъ, хотя превосходилъ мудростью всехъ ихъ. Речи его были смиренны и притомъ всегда разумны; видъ величественъ, хотя и кротокъ. Скромный, терпеливый, добродушннй, онъ въ то же время не зналъ страха. Смелее всехъ своихъ товарищей мчался онъ на коне за робкими газелями; всехъ быстрее несся онъ въ своей колеснице по дворамъ дворца. Но среди веселой охоты юноша часто останавливался и давалъ возможность травимому зверю скрыться; на скачке онъ, почти выигравъ призъ, вдругъ задерживалъ коня, если замечалъ, что усталость животнаго была чрезмерна, или что проигрышъ можетъ огорчить соперниковъ, или если случалось, что какая – нибудь новая мысль внезапно овладевала его умомъ. Съ годами сострадание все более и более росло въ душе господа нашего: такъ изъ двухъ мягкихъ листковъ вырастаетъ большое дерево, широко распространяющее свою тень. А между темъ царский сынъ зналъ только по имени печаль, горе, слезы, – все что цари никогда не испытываютъ и никогда не могутъ испытать.

Но вотъ въ одинъ весенний день надъ царскимъ садомъ пролетала стая белыхъ лебедей, направляясь къ северу, къ Гималайямъ, чтобы тамъ свить себе гнезда. Прекрасныя птицы сзывали другъ друга песнями любви, и вся белая стая неслась къ снежнымъ вершинамъ, куда влекла ее любовь. Двоюродный брать царевича, Девадатта, натянулъ лукъ и пустилъ стрелу, которая попала прямо подъ могучее крыло лебедя, летевшаго впереди стаи, широко расправивъ крылья въ голубомъ просторе небесъ. Онъ упалъ, и ярко-красныя капли крови обагрили белыя перья на томъ месте, куда попала злая стрела. Увидевъ это, царевичъ Сиддартха осторожно взялъ птицу и положилъ ее себе на колени: онъ сиделъ въ это время на скрещенныхъ ногахъ, какъ сидитъ обыкновенно господь Будда. Ласками прогналъ онъ страхъ прекрасной птицы, привелъ въ порядокъ смятыя перья ея, успокоилъ трепетавшее сердце, тихо гладилъ ее ладонью, нежной, какъ еле распустившийся листокъ райской смоковницы. Левая рука его держала лебедя, а правою онъ вытащилъ смертоносную сталь изъ раны и положилъ на нее свежихъ листьевъ и целебнаго меду. Чувство боли было до техъ поръ еще такъ неизвестно мальчику, что онъ изъ любопытства вонзилъ себе въ руку острие стрелы; уколъ заставилъ его содрогнуться, и онъ, со слезами на глазахъ, сталъ снова ухаживать за птицей.

Но вотъ подошелъ слуга и сказалъ:

– Мой князь убилъ лебедя, который упалъ среди этихъ розовыхъ кустовъ. Онъ велелъ мне просить тебя прислать ему птицу. Пришлешь ли ты ее?

– Нетъ, отвечалъ Сиддартха, – если бы птица была мертва, ее следовало бы отослать тому, кто убилъ ее. Но лебедь живъ. Мой братъ убилъ только божественною силу, действовавшую въ беломъ крыле.

Въ ответь на это Девадатта сказалъ:

– Дикая птица, живая или мертвая, принадлежитъ тому, кто ее подстрелилъ. Пока она летала въ облакахъ, она никому не принадлежала, разъ она упала – она моя. Милый братъ, отдай мне мою добычу!