«Свет и Тени» французских маршалов времен эпопеи неуемного «генерала Бонапарта» (Тулон, 1793 – Ватерлоо, 1815): от Бернадота до Мармона - страница 35



Все очередные объяснения и заверения со стороны правительства Австрии Бернадотта никак не устроили. Он явно настроился завершать свою дипломатическую карьеру, вернувшись в столь любимую им армейскую среду, в которой он чувствовал себя «как рыба в воде». Для того, чтобы покинуть Вену он всячески настаивал не только на немедленной выдачи ему паспорта и наказания всех виновных, но и восстановлении на здании посольства флага республиканской Франции, ремонта здания и компенсации понесенного французской дипмиссией ущерба.

Наконец, вечером 14 мая «горе-дипломат» и его боевые сотрудники-военные получили паспорта и 15 мая с огромной помпой под сильным кавалерийским эскортом покинули Вену.

Поведение обеих сторон в этом конфликте вызывает немало вопросов: кому это было выгодно!? Бернадотт был твердо уверен, что на родине его даже не пожурят. И действительно, Директория официально высказала Вене свое возмущение и протест, хотя обострение отношений с Австрией на тот момент в ее планы не входило, но и Талейран, и Бонапарт, а после некоторых «раздумий» и «директоры» посчитали, что в разжигании конфликта в первую очередь виноват… генерал Бернадотт.

…Между прочим, по словам очевидцев, инцидент с французским флагом в Вене чуть было не сорвал готовившуюся экспедицию генерала Бонапарта в Египет. Международная обстановка накалилась, и французское правительство раздумывало о возможных ответных действиях. Но затем благоразумие политиков-прагматиков взяло вверх, и французская сторона спустила инцидент «на тормозах». В Париже не стали вешать на гоношистого генерала-беарнца/наварца всех собак, поскольку сами дали ему опрометчивое предписание выставить на здании французского посольства в Вене революционно-республиканские трехцветные эмблемы, тем самым, спровоцировав конфликт…

Всего генерал Жан-Поль-Батист Бернадотт пробыл на дипломатической работе в Вене 2 месяца и неделю (а в качестве признанного посла и того меньше – полтора месяца), но в историю дипломатических отношений этих двух стран вошел как генерал-провокатор.

И, все-таки, именно во времена Бернадотта в посольстве Франции у него в гостях побывал великий Л. Бетховен, с которым Жан-Поль-Батист по слухам познакомился в доме известного скрипача той поры Рудольфа Крейцера и якобы тогда легендарному композитору пришла идея написать Героическую симфонию в честь Наполеона!?

Вскоре после этого инцидента Бернадотт, ожидавший свою участь в Раштадте, получил новое назначение, а именно, – взять командование над 5-й дивизией, располагавшейся в окрестностях Страсбурга. Бернадотт отказался, что, в принципе, не было удивительным, поскольку для такого человека как Бернадотт эта должность показалась слишком незначительной. Как это бывало и раньше, свой отказ он облек в дипломатические рамки, чего ему совершенно не хватало в Вене; он заявил, что в виду того, что война закончилась, он решил отойти от дел и мечтает о «жизни простой и безмятежной».

Вернувшийся после некоторых проволочек во Францию, Бернадотт совершил совершенно неожиданный маневр, причем, отнюдь не военный! Он решил, что ему пора… жениться и вплотную занялся этим личным вопросом.

Обстановка к этому важному шагу явно благоприятствовала. Его соперник по полководческой славе, генерал Бонапарт отправлялся в свой Восточный поход (многие полагали, или, даже надеялись, что там он и сложит «свою буйную головушку»), война в Европе приутихла, а сам Бернадотт был в расцвете сил и мужской красоты. Где бы импозантный генерал Жан-Поль-Батист не появлялся, то тут же становился объектом повышенного внимания со стороны столь сметливого в столь жизненноважных со всех точек зрения интимных вопросах слабого пола. Надо отметить, что республиканская Франция в ту пору переживала своего рода бум на все виды чувственных наслажденией, особенно женщины, причем, не только детородного (но и очень глубокобальзаковского) возраста, словно с цепи сорвались, «пускаясь во все тяжкие» ради «океана любви» во всех его «ипостасях», безудержно «опорожняя бокалы любви со специфической мужской жидкостью» военных всех чинов и званий. Падение нравов было несусветным и это признавали сами французы, знавшие толк в изысканном сексе.