Свет, обманувший надежды - страница 5

Как признание капиталистической демократии завершающим этапом политического развития человечества должно было воплощаться на практике? Фукуяма отвечал уклончиво. Но его выкладки однозначно предполагали, что западная либеральная демократия – единственный жизнеспособный идеал, к которому должны стремиться все приверженцы преобразований. Утверждая, что последний «маяк нелиберальных сил» погасили китайские и советские реформаторы, он имел в виду, что отныне путь человечества в будущее освещает только либеральный маяк Америки[17].

Уверенное декларирование того, что никакой привлекательной альтернативы западной модели не существует, объясняет, почему тезис Фукуямы тогда настолько пришелся ко двору в себялюбивой Америке и показался настолько самоочевидным диссидентам и реформаторам по ту сторону «железного занавеса»[18]. За год до этого, в 1988-м, несколько самых яростных сторонников демократического плюрализма в СССР издали сборник статей под заголовком «Иного не дано»[19]. Настольная книга советских прогрессистов тоже утверждала, что внятной альтернативы западной капиталистической демократии не существует.

Мы бы сказали, что 1989 г. ознаменовал начало тридцатилетней эпохи имитаций. При однополярном миропорядке, в котором доминировал Запад, либерализм казался незыблемой величиной в сфере нравственных идеалов. Это идейное превосходство, в свою очередь, придало западным институциональным формам такую нормативную легитимность, что их копирование представлялось обязательным для всех, кто был на это способен. Однако после того, как первоначальные надежды на успешный экспорт западной политэкономической модели начали рушиться, мир постепенно начал испытывать отвращение к политике имитации. Откат к антилиберализму стал, похоже, неизбежным ответом мироустройству, не предусматривавшему политических и идеологических альтернатив. Именно их исчезновение, а не тяга к авторитарному прошлому или историческая враждебность к либерализму, лучше всего объясняет нынешние антизападные настроения в посткоммунистических обществах[20]. Убежденность в том, что «иного не дано», сама по себе подняла в Центральной и Восточной Европе волну популистской ксенофобии и реакционного почвенничества, захлестнувшую сегодня и бóльшую часть мира. Отсутствие адекватных альтернатив либеральной демократии стало стимулом для резкого недовольства, потому что – на самом базовом уровне – «людям нужен выбор или хотя бы его иллюзия»[21].

Популисты выступают не против конкретного (либерального) политического устройства, а против замены коммунистического догматизма либеральным. Посыл левых и правых протестных движений фактически состоит в том, что бескомпромиссность тут неуместна. Они требуют признавать различия и уважать самобытные особенности.

Разумеется, свести причины одновременного появления в 2010-е гг. авторитарных антилиберальных течений в разных странах к действию одного-единственного фактора нельзя. Однако решающую роль, как мы полагаем, сыграло недовольство «канонизацией» либеральной демократии и политикой имитации в целом – и не только в Центральной Европе, но и в России, и в Соединенных Штатах. Для начала обратимся к свидетельствам двух самых ярких критиков либерализма в Центральной Европе. Польского философа, консерватора, члена Европарламента Рышарда Легутко раздражает «безальтернативность либеральной демократии», ставшей «единственным признанным путем и методом организации коллективной жизни», и то, что «либералы и либеральные демократы заставили замолчать и маргинализировали практически любые альтернативы и все нелиберальные концепции политического устройства»