Сначала я думаю, что мне в руки вонзились щепки от развалившихся стен конюшни. Но чем дольше смотрю на них, тем сильнее понимаю, что ошибся. Эти штуковины кажутся одинаковыми на обеих руках, и они не прокалывают кожу, а торчат из моего тела.
Я цепенею от шока, когда отец протягивает руку и касается черного шипа. От боли мы оба издаем крик. Я смотрю на отца и вижу, что большой палец у него весь в крови, будто он порезался об этот острый черный шип.
Ярость слетает с его лица, сменившись ухмылкой. Он смотрит на кровь, а потом переключает внимание на меня.
– Мой сын.
Отец хватает меня за плечи и заставляет наклониться. Я снова чувствую боль, когда он нажимает на какую-то точку на спине, отчего я резко выгибаюсь и быстро выпрямляюсь.
– Ой!
Отец смеется и отпускает меня.
– Только взгляни на себя! – говорит он. Никогда не видел у него такой радостной улыбки. – Тебе еще только восемь, но взгляните-ка!
– Что это? – взволнованно спрашиваю я, смотря на капли крови, что стекают с острых черных шипов. От них по рукам расползаются черные вены, будто Райатт очертил эти линии гусиным пером. Я пытаюсь их стереть, но ничего не выходит.
– Ты изменился! – оживленно говорит отец. – Проявилась твоя сила!
Я чувствую холод по коже.
– Что?
Он ухмыляется, а затем дергает меня за руку, чтобы показать.
– Смотри! Вот твоя сила!
Я провожу взглядом по венам на руках, по венам, тянущимся по земле, по прогнившим стенам конюшни. Они не отличаются друг от друга.
– Я знал, что у меня будет сильный сын.
Я не чувствую себя сильным. Я чувствую усталость, и болит все тело, а еще я зол и очень напуган…
Заплакав, я понимаю, что совершил ошибку, но ничего не могу с собой поделать.
С лица отца тут же слетает гордость, и он брезгливо на меня смотрит.
– А ну-ка перестал! Мне не нужен сын-хлюпик, – холодно говорит он, а потом устремляет черный взгляд на мою мать. – Приведи его в порядок, а потом отправь в сад. Хочу проверить, на что он способен, – приказывает он матери и добавляет: – А ты сиди в своей комнате и до ночи не попадайся мне на глаза.
Мама еще крепче обхватывает мою ногу.
Он поворачивается и уходит, а по моим щекам стекает столько слез, что я даже не утруждаюсь их стереть. Однако радуюсь, что отец ушел и не видит. Я пытаюсь перестать плакать – правда, пытаюсь, но болит все тело, и я ничего не понимаю, а мама…
В ту же минуту она встает передо мной на колени, и я вижу, что ее губа рассечена, глаза такие же красные, как и пятно на щеке.
– Я… Разрушитель? – спрашиваю я и плачу еще горше, потому что не хочу быть похожим на отца. Но я почему-то сломал стену конюшни, землю, а эти шипы пробились через мою кожу… Чувствую себя монстром.
Мама качает головой и ласково приподнимает мой подбородок.
– Нет, Слейд. Ты не Разрушитель. Ты ничего не рушишь. Ты защищаешь.
Вот только когда я оглядываю двор, то не похоже, будто я его защищал. Скорее, я его разрушил. Как мой отец. И мамино лицо лишний раз об этом напоминает.
Мне больно двигать рукой, но я все равно поднимаю ее и нежно касаюсь маминой щеки.
– Ты в порядке?
Мамино лицо становится мрачным, и по ее щекам текут слезы. Я осторожно беру ее за руку и сжимаю, стараясь не обращать внимания на черные линии, которые растекаются по кончикам моих пальцев.
– Не плачь, мама. Я буду тебя защищать.
Но легче ей от этого не становится, потому что она плачет еще сильнее. Я опускаю взгляд и жалею, что не могу стать старше и как-нибудь ей помочь.
