– А вас как зовут?
– Светлана. А это Пифик, – ответила я, доставая пластиковое ведро с черепахой. – Ты поел, а он еще нет. Укачало беднягу. Просыпайся, Пифик. Сейчас поищу чем тебя порадовать.
– Светлана, а вы кто? – с долей опаски поинтересовался солдат. – Ловко стреляете.
– Сегодня я твой друг. Так получилось. Сама не хотела, если честно. А про стрельбу забудь. Не было ничего. Мы просто уехали. – Я посчитала объяснение достаточным и продолжила разговор с черепашкой. В моей жизни часто случались недели, когда я общалась только с Пификом. – Одуванчиков я что-то не вижу, зато есть клевер. Ты же любишь сладкие цветочки. Я бы выпустила тебя погулять, Пифик, но уже темно, заблудишься. Поэтому извини, дорогой. Вот тебе букетик. Наслаждайся прекрасным и полезным.
Я положила под морду животному сиреневые бутончики клевера. Пифик открыл рот, вытянул морщинистую шею, цапнул цветок и подал голову назад. На цветке образовалась проплешина.
– Так, на аппетит мы не жалуемся. Замечательно. – Я обернулась к солдату. – А ты что стоишь, рот раскрыл? Проверь сарай. Там есть возможность поспать?
Через три минуты Николай вернулся, отряхивая грязь со штанов.
– Нет. Там был курятник. Гнилые доски и старый помет.
– И выглядит он ненадежно. Если ты чихаешь или храпишь, сооружение может рухнуть.
– Я не храплю.
– Надеюсь.
В итоге мы расположились в машине, откинув до предела спинки передних сидений. Я приоткрыла окно, чтобы дышать свежим воздухом и слышать окружающие шорохи, поправила пистолет в кармане куртки и сказала:
– А теперь, дружок, я хочу услышать твою историю. Только сказку не сочиняй. Сказки я не люблю, как-то в детстве не сложилось.
– У меня тоже.
– Что так? Мамка книжек не читала?
– Я детдомовский.
– Из Валяпинска? – заинтересовалась я, прикидывая по возрасту, не могли ли мы пересечься. В нашем интернате дети воспитывались с трех лет до восемнадцати.
– Нет. Я с Поволжья.
– Родителей помнишь?
– Не-а. Меня подбросили к дому малютки. В записке было только имя. Субботиным записали, потому что в субботу нашли.
– Вот и встретились два одиночества…
– Что?
– Да это я так… – Я по-новому взглянула на солдата. Знаете, как отличить детдомовского ребенка от обычного? Сирота не смотрит вам в глаза. Его столько раз обманывали и пичкали нотациями, что он закрыл окошко в свою душу. Солдат, конечно, давно не ребенок, но взгляд его поймать мне не удалось. – Рассказывай, Субботин, почему из армии сбежал? Деды достали?
– Я сам дед. Точнее, дембель. После майских дембельнулся… С месяц уже.
– Только не трепись, Субботин. – По фамилии мне называть его стало легче. Уж слишком много щемящих воспоминаний у меня вызывало родное имя Коля. – Я же предупредила – сказок не люблю! Ты сбежал из охранения, прихватил автомат. Кстати, где оружие?
– Какой автомат? – встрепенулся солдатик. – Я ушел без автомата. Я свободный человек, потому и ушел.
– Свободный, – ухмыльнулась я. – Свободные люди в кустах не прячутся.
– Мне бы подальше куда уехать. А там…
– Тебя везде достанут, дезертир. Твои приметы на каждой заправке! Дослужить, что ли, не мог? Сейчас год всего служат.
– Дослужил я! Дембельнулся, как положено.
– Да ну тебя! Не хочешь рассказывать – не надо. Завтра всё равно разбежимся.
Я прикрыла глаза, собираясь забыться тем чутким сном, когда крупица сознания, словно часовой на посту, бдит, чтобы при любой опасности разбудить отдыхающий организм. Почти всегда я спала в верхней одежде, имея под рукой оружие. И трижды это спасало меня.
