Я подошел к стене и провел по ней ладонью – пальцы с характерным шелестом скользнули по шершавому бетону. Совершенно типовые плиты, я таких сотни и сотни перевидал за время своих тренировок на всяких заброшках, где зачастую их даже малевичи-графферы не зарисовывали – просто не могли туда добраться. Сказать, что этот бетон был мне хорошо знаком – примерно как сказать о жене, что ты с ней встречаешься.
Вот только что они делает в жилом здании? Это вроде не сильно нормально, вот так вот голый бетон оставлять, разве нет? А он здесь везде! Все, что я пока что видел – сделано из него.
– Что, урод, нравится? – раздалось у меня из-за спины, и на сей раз голос был мужской и очень злой. – Это хорошо, что нравится. Я тебе с удовольствием помогу стать частью этой стены.
Да что ты будешь делать… Мне дадут хоть чуть-чуть свободного времени, чтобы во всем тут разобраться или нет? Ладно «со всем» – хоть с чем-то разобраться? Дождаться спокойно Триллу, послушать за чашкой кофе ее рассказ, который наконец прольет свет на законы существования этого мира и ответит хотя бы на часть вопросов! Нельзя просто оставить меня в покое? Почему тут так много тех, кто желает причинить мне какие-то страдания?
Ладно, вопрос риторический. Судя по всему, в этом мире, ну или как минимум в этом здании, царит абсолютный максимализм и отношение аборигенов ко мне может быть либо полностью положительным, либо настолько же отрицательным, без промежуточных значений.
Вот бы еще уметь с ходу определять, от кого какое ждать… Полцарства за индикацию отношения ко мне каждого встречного у него над головой. Как в симс чтоб было.
Ладно, на этот раз голос хотя бы мужской, и это радует – с мужиком-то я уж как-нибудь найду общий язык. Это с девушками я умею только флиртовать и соблазнять, а с мужчинами список возможных вербальных взаимодействий намного шире. Если мужчина не настроен исключительно подраться, то дело почти всегда можно разрулить миром. Сколько раз на всяких заброшках приходилось базарить с отъявленной гопотой или наоборот – общаться с представителями силовых структур, прибывшими по вызовам сознательных граждан – не сосчитать. И почти всегда удавалось из конфликтов что с теми, что с другими выходить при помощи одного лишь хорошо подвешенного языка.
С чего бы сейчас быть по-другому? Мужчины они и в Африке… В смысле, в другом мире, мужчины.
Надеюсь…
Я обернулся.
В дверном проеме стоял молодой парень, младше меня на добрый десяток лет… В смысле, старого меня. Нового меня, моего нового тела он был даже постарше – на вид я бы не дал ему больше двадцати пяти. У парня были коротко остриженные, почти под уставной ежик, темные волосы пропаханные с правой стороны тремя длинными шрамами, начинающимися от правой брови – будто какой-то зверь когтями полоснул. Зло прищуренные серо-голубые глаза сканировали меня, будто рентген в аэропорту, и вкупе с плотно сжатыми кулаками наводили на мысли о том, что общий язык мы не найдем. Он просто не станет меня слушать.
Это плохо. Парень на вид крепкий. Даже несмотря на мешковатую кофту без молнии с длинными рукавами и капюшоном на утяжках, скрывающую фигуру покруче мешка из-под картошки, складывалось ощущение, что телосложение у него крепкое и атлетическое. Такое же, как у всех, кого я уже видел до этого. Даром, что они все были девчонки, а этот – парень.
