– Откуда все это известно вам, дочери князя? – удивился Ипатий.
Глаза Светорады стали серьезными.
– Это моя земля. Я все здесь люблю, все мне интересно.
– Но ведь вы однажды уедете? – пытливо спросил грек. – Удел дочерей улетать из родного крова, обживать новый дом.
И, словно облачко грусти легло на личико Светорады, она отвела рукой вьющуюся на ветру прядь волос и сделала жест в сторону.
– Это останется со мной навсегда. Как счастье, которое никогда не забудешь.
Но в следующий миг она уже опять улыбалась. Зачем грустить, когда все так славно, ее все любят и жизни впереди такая длинная, длинная! И с места в галлом. Ветер, солнце, звонкий девичий смех, летящие по ветру волосы…
Коней они придержали только въехав в густой ельник. Высокие красавицы ели хранили в своей чаще полумрак, и весна здесь напоминала о себе лишь звонким перещелкиванием птиц в ветвях да голубеющими у дороги свежими звездочками подснежников.
На развилке дорог стояло еще одно деревянное изваяние. На этот раз Велеса, покровителя путников. Подле него в тени еловых лап всадники заметили склонившуюся странную фигуру, услышали монотонное бормотание. При их приближении она резко подскочила и обернулась. Царевич Овадия даже за охранительный амулет схватился от неожиданности. Перед ними стояла странная женщина с всклокоченными седыми волосами и изуродованными губами, обнажавшими в жутком оскале длинные желтые зубы. Когда она двинулась в их сторону, от нее повеяло чем-то звериным, даже лошади испуганно шарахнулись, и всадникам пришлось натянуть поводья.
Одна княжна не проявила беспокойства.
– Доброго дня тебе, кликуша! Опять жалуешься Велесу на свои обиды?
Старуха не отозвалась на милую улыбку Светорады. Наоборот, чело ее пошло морщинами, лицо исказилось.
– Что, еще не настигла тебя твоя Недоля[27], дева смоленская? Но вода в реке течет быстро, весна и лето волокут за собой осень… А эти трое? Они как камни на тропе твоей судьбы. Но ты наступишь на каждого из них и пойдешь дальше. Я знаю, я вижу… Да и сокол уже слетел с помоста, а стрелок лук натягивает.
Светорада даже растерялась, нахмурилась, но тут девушку загородил конем Гуннар:
– Убирайся! Сгинь, ведьма! Уйди во мрак леса, откуда явилась!
И даже плеткой замахнулся. Но кликуша не стала ждать удара, убежала прочь, пронзительно вереща, исчезла в зарослях, только еловые лапы закачались.
– Да кто же это, во имя пресвятой Богородицы? – невольно перекрестился Ипатий.
Гуннар ответил: так, одна одержимая бесами. Бродит по чащам, пристает к людям и несет всякую околесицу. И считается, что в этом ее полубезумном бреду есть нечто вещее. Но на взгляд Гуннара ее давно надо было словить, камень на шею – и в омут.
– Хватит, Гуннар, – подняла руку Светорада. – Кликуша не всегда дурное пророчит. Моей матери она, наоборот, предсказала долгую жизнь и славный удел для детей. А то что несла сегодня невесть что… Может, голодна, может, селяне обидели убогую, прогнали без подаяния. Вот и злобствует.
Дальше ехали молча. Но налетел теплый ветерок, колыхнулись еловые ветви, стали перекликаться синицы – и вновь пахнуло весной. О дурном думать не хотелось. Все развеялось, как наваждение.
– Мы возвращаемся? – спросила то ли себя, то ли спутников Светорада. Оглядев освещенные солнцем верхушки елей и глубоко вдохнув пропахший нагретой хвоей воздух, она вдруг предложила: – День еще долгий. Не повернуть ли нам коней и не проехаться ли к волокам? Там сейчас такое оживление, столько людей движется к рекам, перетягивая ладьи, столько новостей можно узнать! Ну, едем же, Гуннар!
