– Ты ведь женат, Ипатий, – негромко проговорил Асмунд.
За занавеской Светорада ахнула, и мать невольно сжала ей руку.
– Не зря о византийцах говорят, что они хитры, как лисы, – тихо шепнула княгиня.
Однако Ипатий спокойно отнесся к сказанному. Поднявшись, он прошелся перед князем, заложил руки за спину, даже чуть улыбнулся.
– Что тебе до моей супруги, князь? Ваши князья держат у себя в теремах не одну, а гораздо больше жен. Я не говорю, конечно, о тебе и мудрой княгине Гордоксеве. Ваш союз благословлен Небом! Я же хотел сделать Светораду правительницей в Херсонесе, а от этого тебе была бы немалая выгода. Что же до моей жены… Ее и женой нельзя назвать, ибо она очень больна и уже несколько лет безвыездно находится в одном из монастырей. К тому же я поставил вопрос перед высшими церковными иерархами в Константинополе о разводе с ней. По нашим законам муж может оставить жену, если она неизлечимо больна и не способна выполнять супружеские обязанности. И тогда моей единственной и законной женой станет Светорада.
– Но она не будет считаться таковой, если ваш брак не освятят в храме Христа, – веско заметил Асмунд.
Ипатий чуть поклонился.
– Так, юный архонт, так. Однако я убежден, что со временем Светорада пойдет на такой шаг и примет веру Христову. По убеждению или из желания упрочить свое положение, ведь она умная девушка и сама все поймет. А до того будет жить в роскоши и почете, которые доступны только женщинам в Византии.
– Довольно, Ипатий Малеил, – поднял руку князь. – Мне известно, насколько ты сладкоречив. Знаю, сейчас ты напомнишь о том, как мечтают наши девицы променять жизнь на Руси на роскошное существование в Византии. И не говори мне о благе такого союза для Смоленска, когда подле тебя в Корсуне будет моя дочь. Я сам это понимаю и скажу, что до недавнего времени в моих глазах ты был наиболее подходящим женихом для Светорады. Однако теперь все изменилось.
Эгиль оглянулся на стоявшего у ковра чернобородого, и все тоже поглядели на него, а княжна с испугом подумала о том, что отец именно его присмотрел ей в мужья. Однако князь сказал, что это посланец из Киева.
– Я думаю, вы трое достаточно разумны, чтобы понять, как важен для Смоленска союз со стольным градом на Днепре. Ибо князь Олег просит у меня руки Светорады для своего воспитанника Игоря.
В гриднице наступила такая тишина, что стало слышно, как мечется пламя в светильниках. В том, что участь Светорады теперь решена, никто из женихов больше не сомневался. Объединить Киев и Смоленск под единой сильной властью, породниться с самим наследником великого князя Олега – без сомнения, было лучшим решением. И женихи сразу погрустнели. Однако все они вскинули глаза, когда князь неожиданно добавил:
– После празднования в травне дня Матери Земли я жду князя Олега и княжича Игоря к себе в Смоленск. Однако замечу, что я люблю свою дочь, и, как бы ни был выгоден Смоленску союз с Киевом, только самой княжне решать, мил ли ей молодой Игорь, сын Рюрика. Ибо я желаю видеть Светораду счастливой.
В глазах у женихов зажглась надежда, они переглянулись, словно спрашивая друг у друга: не остается ли для них шанса в этом выборе, который Эгиль неожиданно оставил за дочерью?
За занавеской Гордоксева перевела дыхание. В полумраке она улыбнулась дочери и стала подниматься по лестнице. Княжна тут же нагнала ее, стала теребить за рукав.
